Робин Шарма - 9 тайных посланий от монаха, который продал свой «феррари»

– Должно быть, Джулиан о вас очень высокого мнения, и, должно быть, он вам очень доверяет, раз попросил выполнить такое задание.

– Даже не знаю, – ответил я. – Они очень близки с моей мамой. Но я его совсем не знаю.

– Но он, определенно, знает вас, – сказала Мэри и очень тепло мне улыбнулась.

Она потянулась к центру стола и взяла ухмыляющийся череп.

– Прими свои страхи, – сказала она.

Я кивнул.

Положив череп обратно на стол, она взяла журавлика.

– Доброта. – Она поставила журавлика перед собой, рядом с черепом. – Небольшие улучшения каждый день. – Мэри повертела крошечную пирамиду в руках.

Поставив ее на стол, она взяла кисточку. Так же, как сделал я, когда кисточка первый раз попала мне в руки, Мэри провела ею между пальцев.

– Любая работа может быть средством творческого самовыражения, – сказала она.

– Откуда вы все это знаете? – удивился я.

Мэри посмотрела на меня, слегка наклонив голову, как будто пытаясь что-то для себя решить.

– Эти талисманы, – сказала она, обведя их рукой, – они все существуют только в одном экземпляре. Но, в конце концов, они не больше, чем просто символы. Джулиан годами говорил о той мудрости, которую они в себе таят. А я его слушала.

Наконец Мэри взяла талисман с изображением солнца и луны.

– Ах, да! Живи своей подлинной жизнью. Этот очень хороший. Он невероятно важен, но лишь некоторые могут следовать его мудрости.

Положив талисман обратно на стол, она взглянула на меня.

– Могу я спросить у вас кое о чем, Джонатан? Кое о чем личном?

Я не был уверен, что смогу ответить «нет».

– Считаете ли вы, что честны сами с собой? Живете ли той жизнью, для которой вы были предназначены, – самой драгоценной для вашего настоящего «Я», ваших истинных ценностей и сокровенных желаний?

Я посмотрел в сторону, поднес чашку чая к губам и отпил немного. Мэри пристально смотрела на меня. Я не мог понять, что ее так заинтересовало во мне или в моем ответе на этот вопрос. Я выпил еще немного чая и поставил чашку на стол.

– Я… Я не знаю, – пробурчал я. – Я пытался разобраться в этом в течение моего путешествия.

– Я понимаю, – сказала Мэри. – Это сложный вопрос.

– То есть, наверное, мой ответ «нет», – предположил я. – Но я не уверен, что знаю, какой должна была бы быть моя подлинная жизнь. Я начал переосмысливать свою карьеру, но с остальной частью – сплошной туман.

Мэри кивнула:

– Раз уж я ввязываюсь в вашу жизнь, наверное, мне стоит рассказать вам немного о своей.

– Конечно, – ответил я. Что угодно, лишь бы больше не говорить о себе.

Мэри уже говорила, что она художница, однако она сказала, что ее история не о бунте и неповиновении. Она стала художницей вовсе не назло родителям, которые хотели, чтобы она была бухгалтером. Не шло речи и ни о каком прозрении посреди рабочего дня с девяти до пяти, о том, что ее истинной страстью является искусство. Она просто всегда знала, что хочет быть художницей, даже в детстве. Именно это делало ее счастливой. Рисование, живопись, лепка, скульптура – это все, чем она хотела заниматься.

– Как Пикассо, – сказал я, вспомнив, что говорил Луис о его детстве. Но ведь отец Пикассо тоже был художником. И именно он вдохновлял маленького Пикассо. Я спросил, были ли родители Мэри людьми искусства.

– Боже мой, что вы! Отец владел рыболовецким судном, а мама работала неполный рабочий день в продуктовом магазине, – сказала она. – Но мои родители – просто потрясающие люди. Они считали величайшим даром, что есть что-то, что мне так нравится делать. Так что они всегда хотели, чтобы я продолжала этим заниматься.

– И они не беспокоились о том, как вы будете зарабатывать себе на жизнь? – спросил я.

Мэри рассмеялась:

– Мой отец любил повторять: «Что ж, тебе придется непросто, но ты можешь попробовать зарабатывать меньше, чем мы с мамой!»

Ее семья, хоть никогда и не жила богато, всегда была счастливой. Перспектива быть голодным художником совсем не пугала Мэри. Она выиграла стипендию на изучение изобразительных искусств в университете в Галифаксе. После его окончания она переехала на Манхэттен. Там она работала официанткой и рисовала. Пробивалась в художественную элиту. Начала выставлять свои работы. В конце концов ей удалось оставить работу официанткой и посвятить творчеству все свое время. Она очень много трудилась, зарабатывая себе на жизнь рисованием и изготовлением гравюр, но в то же время она чувствовала себя очень удачливой.