Первый уровень – тот, где открывается ощущение «сценария», той пьесы, в которой играешь. Прожитое родителем как модель и сопутствующая психология нередко формирует парадигму, нормативное предписание для ребенка, запрограммированное, как это бывает, на повторение. В какой мир нас закинула судьба: безопасный, привлекательный, в котором можно ждать оказания помощи, или жестокий, бесцеремонный и карающий? Каково его центральное экзистенциальное послание?
На втором уровне каждый из нас интернализирует послания о том, кто мы, что собой представляем, как нам следует поступать, ценят нас или принижают и что нам нужно делать, чтобы получить ободрение или эмоциональную поддержку. Эти сигналы, несомненно, всецело зависят от стечения обстоятельств: поменяйте семью, социально-экономическое окружение, культурный Zeitgeist [142]– и послание уже будет совершенно другим.
Еще раз задумаемся, в какой степени взаимоотношениям Дэвида препятствовали адресованные ему послания о его малозначимости и его имплицитное желание позаботиться обо всех страдающих женщинах в его окружении? Почему же он тогда не страдает от амбивалентности своей любви? Могут ли эти важные послания о происходящем с нами и с другими изменяться под воздействием альтернативных жизненных уроков, а также присущих человеку личностных ценностей и его возможностей осознать подобные влияния? Можно научиться доверять, рисковать, дарить и принимать, открываться эмоционально, что и делает большинство из нас, но даже наши самые лучшие естественные побуждения находятся в постоянной борьбе с мощью исторического разума.
На третий уровень поступают элементарные послания, возможно, неправильно воспринятые или истолкованные, которые несут информацию о наших взаимоотношениях с жизнью как таковой. Здесь можно вспомнить сон Берты, о которой мы говорили в главе 4, где «ведьма» крадет ее куклу, образ ранимого внутреннего ребенка. Значительная часть ее жизни стала защитой от архетипических потерь, которые выпали на ее долю. Потеря родителей, не восполненная заботливым воспитателем, привела к тому, что в ее корневом восприятии жизнь стала небезопасным, непредсказуемым местом, где о ней нисколько не заботятся. Неудивительно, что она выбрала для себя жесткий, контролирующий стиль жизни вкупе с расстройством пищевого поведения как символическое возвращение контроля, как попытку управиться с обширным морем беспокойства, в котором она всегда пребывала. Другая судьба принесла бы ей и другое «послание» о ненадежности всего того, что преподнесла ей жизнь, другой набор рефлективных «выборов» уже во взрослом возрасте.
Можно вполне обоснованно утверждать, что все мы страдаем от «ошибочного сверхобобщения», а именно что все, что мы воспринимаем как истинное о себе и мире в его наиболее элементарной, архаической форме, обобщается до уровня главного послания всей нашей жизни. Не удивительно, что это повторяется в каждой конкретной судьбе. Наша индивидуальная Тень всегда уходит в полумрак тени истории, по крайней мере, пока она не сознается и мы не начинаем принимать ее.
Когда мы исследуем паттерны своей жизни, нам нередко открывается та грустная истина, что снова и снова мы впадаем в повторение или сверхкомпенсацию или возвращаемся к нашему собственному плану лечения. Различить повторения достаточно несложно. Сверхкомпенсация – тоже явление, достаточно часто встречающееся. Под каждым комплексом власти прячется испуганный ребенок. («Я буду какой угодно, только не такой, как моя мать»; «Я буду лучше относиться к своим детям, чем мой отец ко мне». Однако при этом определяющими остаются все те же интернализированные точки отсчета.) Порой психологические раны ребенка подводят взрослого к тому, чтобы превратить свою историю в дар, в некую особую чувствительность или талант, обращенный к этому специфическому типу проблемы. Большинство великих произведений искусства выросло из тревожности того или иного рода. Профессиональные сиделки и воспитатели зачастую, возможно, даже в ущерб самим себе продолжают прорабатывать конфликтность своей семьи происхождения, что по ходу дела может оказаться небесполезным для других людей. Выбор плана «лечения» может варьироваться от полного вытеснения самого проблемного момента к зависимости, обезболивающей раны, к жизни поверхностных отвлечений, к компульсивным попыткам разобраться с проблемой во взрослые годы. Не случалось ли каждому из нас есть или пить слишком много, излишне о ком-то заботиться, слишком горячо протестовать или гнаться за бессмысленным забвением как манящим планом «лечения»?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу