Дэвид Кесслер - Живи сейчас! Уроки жизни от людей, которые видели смерть

«Если вы желаете знать, хватит ли у вас смелости и силы, чтобы когда-нибудь преодолеть злость, вспомните эту женщину, она – великий трагический учитель».

Общество считает злость плохим, неправильным чувством, поэтому у нас нет здоровых способов ее выражения. Мы загоняем ее, отрицаем или сдерживаем. Большинство держит ее внутри до тех пор, пока не взорвется, потому что нас не учили говорить: «Я злюсь из-за этих мелочей». Многие не знают, как остановить поток, осознав: «Я злюсь на это», а если завтра что-нибудь случится, сказать: «Меня это разозлит». Зато все знают, как притворяться прекрасными людьми, которые никогда не злятся до тех пор, пока не взорвутся и не припомнят виновнику все тридцать три обиды.

Умирающие выплескивают огромное количество злости на окружающих. Куда персонал больниц складирует эту злость? Куда девают ее родственники и пациенты? Разве не было бы замечательно, если бы у каждого была специальная комната, куда он мог прийти и выплеснуть свою злость? Потому что иначе придется срывать ее на ком-то другом.

Многие сдерживают злость, потому что осуждают ее. Верят, что они, любящие и духовные личности, не могут быть злыми. Но злость может быть нормальной реакцией; она важна, ибо помогает работать над собственными чувствами.

Некоторым помогает взывание к Богу, рыдание в подушку, другим удар бейсбольной битой по больничной кровати помогает выпустить пар. Потом они вспоминают, как полегчало, когда они дали выход своей злости. Осознают, что боялись поступить так, думая, что Бог поразил бы их молнией или еще каким-нибудь образом покарал. Но сейчас они чувствуют себя намного ближе к Богу, чем когда-то. Как сказала одна женщина: «Я поняла, что мой Бог достаточно велик, чтобы справиться с моей злостью. Осознала, что Ему нет до нее дела».

Одна стюардесса поведала историю своего отца, который погиб из-за несчастного случая, когда чистил свое ружье. Как ни старалась она смириться с его смертью, никак не могла принять ее. Не могла преодолеть себя, пока однажды не началась страшная гроза.

Погруженная в думы о смерти отца, она забежала на задний двор и в шуме дождя начала кричать во всю мощь о том, как ей плохо – прямо в грохот грома. Что-то в этой грозе помогло ей войти в контакт со своей злостью и вылить весь гнев. После нескольких минут крика и потрясания кулаками она без сил упала навзничь и зарыдала. Впервые за долгие годы она призналась, что вновь ощутила мир.

ЭЛИЗАБЕТ

После перенесенного инсульта я могла бы, как другие, думать либо о смерти, либо о выздоровлении. Вместо этого вынуждена была жить немощной, с парализованной левой стороной – и мне не становилось ни лучше, ни хуже. Я была словно самолет, застрявший на взлетной полосе: с желанием взлететь или вернуться в ангар. Я стала злиться на всех и вся. Была зла даже на Бога, ругала его всеми немыслимыми словами – и молния не поразила меня…

Спустя годы люди признавались, как высоко ценили мои книги On Death and Dying, в которых была злость. Но многие пропали из моей жизни, когда я стала злой по отношению к себе; кое-кто даже приговорил меня к «недоброй» смерти. Получалось, что они любили мои труды, но не меня. Но те, кто остался, приняли меня. Что в конечном счете и помогло избавиться от злости.

Я поняла, что пациентам нужно позволять выражать свою злость; они сами должны разрешать себе это. Когда я лежала в больнице после первого инсульта, медсестра случайно села на мой локоть. Я вскрикнула от боли и провела свой первый «прием каратэ». Я не ударила ее, просто сделала резкое движение рукой. В результате в моей карте написали, что я буйная. Это так типично в медицинском мире, где легко наклеиваются ярлыки.

Мы здесь для того, чтобы исцеляться и двигаться сквозь чувства. И можем научиться быть честными, в том числе давая выход собственной злости. Ведь это всего лишь временное чувство, а не состояние бытия.

Однажды я навестил 71-летнюю Лорейн в больнице. Ей только что поставили диагноз лимфома. Вся седая, в браслетах, она сидела в кругу семьи.

Несмотря на ее мрачный прогноз, вспоминается чувство погружения в счастливую семейную атмосферу. Я представился и спросил, могу ли зайти в другой раз, когда она будет одна. «Конечно, я люблю гостей», – ответила она с улыбкой. Меня удивило то, что она наверняка знала о цели моего визита, поскольку была в курсе, что у нее рак.

Когда я пришел на следующий день, Лорейн, включив радио в палате, танцевала со всем энтузиазмом семидесятилетней женщины. Когда я увидел это, подумал: «Она танцевала так, словно завтра никогда не наступит».