Пётр Успенский - В поисках чудесного (Фрагменты неизвестного учения)

Идея его объяснений заключалась в том, что литургия, начиная с первых её слов, проходит, так сказать, сквозь процесс повторения, отмечая все его стадии и переходы. В объяснениях Гурджиева меня особенно удивило то, сколь многое здесь сохранилось в чистой форме и как мало мы всё это понимаем. Его объяснения очень сильно отличались от обычных богословских и даже мистических толкований, и главная разница заключалась в том, что он отказался от большинства аллегорий. Я хочу сказать, что из его объяснений стало ясно, что мы принимаем многие вещи за аллегории, в то время как они вовсе не являются иносказаниями, и их нужно понимать более просто и психологически. Хорошим примером здесь служит то, что он сказал ранее о Тайной Вечере.

- Каждая церемония, или обряд, имеет ценность, если она выполняется без изменений, - сказал он. - Церемония это книга, а которой написано очень многое. Каждый, кто обладает пониманием, может читать её. Один обряд содержит зачастую больше, чем сотня книг.

Указывая на то, что сохранилось до нашего времени, Гурджиев отмечал и то, что было утеряно и забыто. Он упоминал о священных плясках, которые сопровождали "службы" в "храмах повторения" и не были включены в христианскую форму богослужения. Он говорил также о различных упражнениях и об особых позах для разных молитв, т.е. для разных видов медитации; о приобретении контроля над дыханием и о необходимости уметь напрягать или расслаблять по своей воле любую группу мускулов; о многих других вещах, имеющих, так сказать, отношение к "технике религии".

Однажды, описывая упражнения в сосредоточении и переключении внимания с одной части тела на другую, Гурджиев сказал:

- Когда вы произносите слово "я", замечаете ли вы, где внутри вас звучит это слово?

Мы не сразу сообразили, что он имеет в виду, но очень скоро стали замечать, что, произнося слово "я", некоторые из нас определенно чувствовали, что это слово как бы звучит в голове, другие слышали его в груди, третьи - над головой, вне тела.

Должен здесь отметить, что лично я был совершенно лишён этих ощущений, и мне приходится полагаться на показания других.

Гурджиев выслушал все наши замечания и сказал, что связанное с этим ощущением упражнение сохранилось до наших дней; по его словам, его выполняют в монастырях на Афоне.

Монах стоит на коленях или в какой-то другой позе и, подняв согнутые в локтях руки, произносит громко и протяжно слово "я" и выпрямляется; одновременно он прислушивается к тому, где звучит это слово.

Цель упражнения заключается в том, чтобы чувствовать "я" в любой момент, когда человек думает о себе, и переносить "я" из одного центра в другой.

Много раз Гурджиев указывал на необходимость изучения этой забытой "техники", равно как и на невозможность достичь без нее каких-либо результатов на пути религии, кроме чисто субъективных.

- Вы должны понять, - говорил он, - что подлинная религия, т.е. такая, которая была создана знающими людьми с определённой целью, состоит из двух частей. Одна из них учит тому, что нужно делать. Эта часть становится общим достоянием и с течением времени искажается и отходит от первоначального источника. Другая часть учит тому, как осуществить то, чему учит первая часть. Эта часть хранится в тайне в особых школах, и с её помощью удаётся исправлять всё то, что было искажено в первой части, или восстанавливать то, что забылось.

"Без этой второй части невозможно никакое знание религии; во всяком случае, это знание будет неполным и очень субъективным.

"Такая тайная часть существует и в христианстве, как и во всех других религиях; она учит тому, как выполнять заповеди Христа, тому, что они в действительности означают."

Я должен привести здесь ещё один разговор с Гурджиевым - он снова был связан с космосами.

- Здесь есть связь с идеями Канта о феноменах и ноуменах, - сказал я. - В конце концов, в этом-то и всё дело: Земля, как трёхмерное тело, является "феноменом", а как шестимерное - "ноуменом".

- Совершенно верно, - сказал Гурджиев. - Только добавьте сюда идею масштаба. Если бы Кант ввёл в свои аргументы идею масштаба, многое из того, что он написал, было бы очень ценным. Ему не хватило этой единственной вещи.

Слушая Гурджиева, я подумал, что Кант очень удивился бы, услышав это замечание. Но идея масштаба была очень близка мне. И я понял, что с нею, как с отправной точкой, можно обнаружить много нового и неожиданного в тех вещах, которые кажутся нам известными.