Регина Бретт - У Бога всегда есть работа для тебя. 50 уроков, которые помогут тебе открыть свой уникальный талант

– Ого, – протянул он, мысленно считая. – Как минимум в двенадцати.

Мориса забрали у родителей, когда ему было семь лет. Две его сестры оказались в разных приемных семьях. Он хотел бы и сам попасть в приемную семью, хотя новые люди его пугали.

– Ты весь на нервах, – говорил он, заламывая руки. – Никого по-настоящему не знаешь. Не знаешь, где в доме кухня, где ванная. Все равно что только что родился. И совершенно непонятно, как пойдет дальше.

И еще непонятно, сколько ты продержишься в этой семье. Он надеялся, что последняя супружеская пара, у которой он гостил, станет его приемными родителями.

– Они говорили, что хотят усыновить меня, – рассказывал он. – Наверное, я просто сам себя сглазил.

Он мечтательно рассказывал о том, как они играли в прятки. О том, как в день его отъезда ему устроили вечеринку, а его приемная мама плакала при расставании.

– Я не помню даже их телефона и адреса, – жаловался он, уставившись на свои кроссовки.

До психотерапии Морис вел себя в приемных семьях как разрушитель. Со временем он научился не швыряться стульями и не ругаться скверными словами, когда сердился, а просто говорить о том, что его расстроило. Его история не дает людям увидеть, каков он сейчас и каким может стать.

Однако у него оставался последний лучик надежды. У Мориса был наставник, который помогал ему практиковать свои новые навыки в настоящем мире. Дейв, археолог из Кливлендского музея искусств, брал его к себе каждую субботу.

– Он замечательный, – рассказывал мне Дэвид. – Очень умный, и с ним весело. Он смертельно нуждается в привязанности. Он готов поладить с кем угодно.

До того как в его жизни появился этот наставник, Морис совсем пал духом. Он говорил своему психотерапевту: «Я больше не хочу жить. Мне будет лучше на небесах». Морис был не особенно привередлив в своих пожеланиях относительно того, в какой семье он хотел бы оказаться.

– Мне нужна семья, в которой не будут употреблять наркотики и драться, – говорил он мне.

Ему было тяжело видеть, как других детей усыновляют, как они покидают интернат. Всякий раз, как это случалось, его боль и обида усиливались.

– Господи, все меня покидают! – говорил Морис, качая головой. – Всякий раз, как уходит мой лучший друг, я стараюсь завести себе нового лучшего друга.

Насколько я знаю, Мориса так и не усыновили до достижения предельного возраста. Я не знаю, где он теперь, но сердце его полно горечи. И он такой не один. Как-то раз я брала интервью у группы детей в лагере для тех, кто стал слишком взрослым для усыновления. Им было от 13 до 17 лет, и все они наперебой говорили о «хорошей жизни» – жизни тогда, давным-давно, когда у них были папы и мамы, братья и сестры, спальни и задние дворы, постоянные, неизменные.

Они говорили о том моменте, когда каждый из них узнал плохие новости. Кто-то из родителей умер, кто-то попал в тюрьму и больше не вернулся. Они рассказывали о своей реакции на эти известия. Один разразился воплями. Другого стошнило. Третий перестал разговаривать. Четвертый признался: «Я до сих пор не могу в это поверить». Они говорили о том, какой гнев охватил их, когда пришлось расстаться с младшими братьями и сестрами, с друзьями; о том, что одному из них целый год не говорили, что его сестру удочерили; о том, как в приемных семьях за ними постоянно следят; о кузенах, тетках, дядьях, которые никогда не звонили и не приезжали к ним.

Они заключали сделки с судьбой: если я буду учиться только на отлично, если я буду хорошо себя вести, если я буду спокойным, может быть, я смогу вернуться домой. Каждый из них говорил о том, как ему казалось, что он недостаточно хорош, чтобы кто-то его любил. Волонтеры лагеря просили каждого из этих ребят зажигать свечи, чтобы напоминать себе, что они по-прежнему могут надеяться и что никто не сможет зажечь свет надежды вместо них самих. Они просили детей понять, что, возможно, они никогда не вернутся к прежней хорошей жизни, но все равно могут создать себе новую.

Если бы только на свете было больше таких людей, как Джин и Чак Хэррелл, которые предлагают детям новую жизнь! Они женаты уже почти 60 лет и за это время воспитали около 300 детей. Любовь к детям других людей стала их жизненной задачей. Они называют это своим служением. Идея принадлежала Джин.

– Нам пришлось много молиться, – говорит она.

У них было трое собственных детей, а потом они решили стать родителями-воспитателями. Поначалу Чак сопротивлялся, но Джин сломила его сопротивление своей молитвой.