Лорин Слейтер - Открыть ящик Скиннера

Что ж, может быть, у крыс и не было в отличие от людей, что мы видели своими собственными глазами. «Огромное большинство людей, испытывающих героиновую ломку, страдают не больше, чем при обыкновенной простуде, только и всего», — утверждает Александер. Его точка зрения, основанная на наблюдениях за обитателями «крысиного парка», такова: хотя ломка реальна, она не обязательно так страшна, как это описывается в средствах массовой информации, — жуткие страдания и глубокое повреждение тканей. Что гораздо важнее, ломка не обрекает употребляющего психоактивные вещества на вынужденный их прием, если судить по данным, полученным на крысах.

— Я думаю, — говорит Александер, — что ломка, как и сама наркомания, постоянно преувеличивается; это часть легенды, которую люди слышат и повторяют. Согласно такой парадигме, употребляющие наркотики считают невыносимым мучением то, что на самом деле является только дискомфортом. Уж крысы-то точно не выглядели испытывающими невыносимые мучения. То же самое можно сказать о тысячах солдат, вернувшихся из Вьетнама, и многих других, кто приобщается к наркотикам, испытывает ломку, но все-таки бросает их принимать.

Исследования Александера свидетельствуют о том, что аддикция на самом деле вполне поддается контролю воли. И крысы, и люди, так сказать, курят опий, а потом без проблем отказываются от него. Если же не отказываются, то не потому, что в этом есть нечто непреодолимое, а потому, что их специфические обстоятельства не предлагают им лучшей альтернативы. Аддикция, с точки зрения Александера, — стратегия жизненного стиля и, как и все создаваемые человеком стратегии, подвержена влиянию образования, отвлечения, возможностей; тут дело в выборе.

Александер хорошо помнит «крысиный парк», хотя теперь ему за шестьдесят, а свой эксперимент он проводил двадцать пять лет назад. Он помнит, как превращал своих крыс в наркоманок, и потом ждал и наблюдал, что из этого получится.

— Мы все время об этом говорили — за обедом, в выходные дни, — рассказывает Александер. — Мои дети приходили в лабораторию и смотрели на крыс, помогали в сборе данных. Было так увлекательно видеть, как благодаря крысам все общепринятые взгляды на аддикцию подвергаются сомнению. У меня в жизни была всего одна хорошая идея, и все. Но одна-то была — так что не приходится жаловаться.

Я не слышу сожаления в голосе Александера, когда он говорит о своей единственной идее. Может быть, все-таки он немножко разочарован, хоть и отрицает это. Факт остается фактом: ходя данные, полученные благодаря «крысиному парку», чрезвычайно значимы и бросают вызов нашим коллективным и индивидуальным представлениям, ни тогда, ни теперь никто не обратил на них особого внимания.

— Мы написали о своих результатах, — говорит Александер, — мы хотели, чтобы наши данные опубликовали в «Сайнс» или «Нейчер». Им следовало появиться именно там. Но наши статьи отклонялись — снова и снова. Это очень разочаровывало.

В конце концов статья о «крысином парке» была напечатана в уважаемом, но имеющем меньший тираж журнале — «Фармаколоджи, биочемистри энд бихейвер».

— Это хороший журнал, — говорит Александер, — у него безупречная репутация, но читают его меньше ученых. Ведь там речь идет о фармакологии.

Карьера Александера с ее психосоциальным уклоном оказалась скромной, в то время как биологические парадигмы пользовались все большим признанием и привлекали все больше исследователей. В 1970-х годах ученый из Стэнфорда, Аврам Гольдштейн, открыл естественные производимые человеческим организмом опиоиды — эндорфины — и предположил, что злоупотребляющие героином страдают недостаточностью этих эндогенных веществ. Он выдвинул гипотезу, согласно которой введение эндорфинов снимет влечение к наркотику; однако эта стратегия полностью провалилась. Только это не имело никакого значения: в прессе появились положительные отклики, потому что гипотеза Гольдштейна представляла собой биологически обоснованное объяснение, а наша культура предпочитает именно такие модели — модели, где речь идет о молекулах, модели, игнорирующие факторы, наиболее заинтересовавшие Александера: расовую и классовую принадлежность, нюансы образа жизни во всех их разнообразных проявлениях.

Иногда Александер сердится. Он обвиняет биомедицинские корпорации в сокрытии важной научной информации о сложности проблемы наркомании из политических соображений. В конце концов, если бы информации, полученной при эксперименте с «крысиным парком», было отдано должное, нам пришлось бы бороться с трущобами и вообще изменить политику, финансируя образование, а не производство лекарств. Критики Александера, впрочем, обвиняют его в искажении данных ради разжигания публичных дебатов, когда он оказался бы в центре внимания. Так, например, считает «царь аддикции» Клебер, который гордится своим йельским образованием и презирает любые исследования «к северу от Коннектикут-ривер». Как показывает ориентированный на «Лигу плюща» компас Клебера, «крысиный парк» находится в научном эквиваленте тундры; поэтому-то, наверное, «царь аддикции» говорит: