Филиппа Перри - Как жаль, что мои родители об этом не знали (и как повезло моим детям, что теперь об этом знаю я)

Заставляя малыша чувствовать себя несмышленым, говоря ему: «Не глупи, ты же знаешь, что чудовищ не бывает», вы вряд ли его успокоите.

Важно держать открытыми каналы коммуникации. Если вы отмахнетесь от ребенка, заявив, что все это чушь, то в конце концов он закроется и перестанет общаться с вами, в том числе и на темы, которые вам уже не покажутся чушью.

Для нас отличие «глупостей» от «не глупостей» настолько очевидно, что мы автоматически считаем: наши дети тоже это понимают. Вот только ни у кого не получается перестать что-то чувствовать только потому, что другие считают это глупым.

Вы хотите быть тем человеком, с которым ваш ребенок всегда может поговорить. Если вы назовете чушью то, что ему не нравится замечательное бабушкино рагу из чечевицы, он не расскажет вам, что противный учитель музыки во время занятий кладет руку ему на колени. Для нас разница между этими двумя ситуациями вопиюще отчетлива, а для ребенка и то и другое одинаково «мерзко». А если какие-то из мерзких вещей вы посчитали недостойными вашего внимания, то ребенок, весьма вероятно, сочтет, что незачем подвергаться унижению, делясь с вами другими подобными вещами.

Вам может показаться, что я преувеличиваю, ведь неправильно сравнивать бабушкино рагу и учителя, который гладит ребенка по ноге. Но ваш ребенок еще не жил в этом мире столько, сколько вы, у него нет вашего опыта, он не читал тех книг, что прочли вы, он еще не имеет представления о сексуальности. Он не научился настораживаться от того, что к нему прикасаются неподобающим образом, как это бывает, когда ему предлагают съесть что-то невкусное. Для него и то и другое – покушение на чувственное восприятие. Когда вы говорите ребенку, чтобы он не глупил, вы перекрываете канал коммуникации с ним, а это может оказаться опасным.

Если вас спросят, чего вы желаете своему ребенку, вы, скорее всего, ответите: «Я хочу, чтобы он был счастлив». Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться привить детям умение быть счастливыми. Но не привязываем ли мы идею счастья к нашей идеальной картинке семьи, которая отлично проводит время, скача по заливным лугам и устраивая пикник в окружении полевых цветов?

Ощущение счастья, так же как другие чувства, приходит и уходит. На самом деле, если вы все время в приподнятом настроении, оно вам вообще не знакомо, потому что его не с чем сравнивать. А для детей счастье в том, что родители принимают все их эмоциональные состояния, все аспекты их познания мира. И это большей частью не похоже на пикник.

Полностью принимая и любя ребенка вне зависимости от того, какие чувства его в данный момент обуревают, вы увеличиваете его способность быть счастливым. На вас это правило тоже распространяется. Нужно принимать себя и все свои настроения.

Я помню, как один из друзей моих родителей спросил меня, двенадцатилетнюю, счастливое ли у меня было детство. Я ответила: «Нет, не очень. Чаще всего я не чувствовала себя счастливой». Мой отец случайно услышал мои слова и сердито возразил: «Что за ерунда! Да у тебя была просто идиллическая жизнь, абсолютно счастливое детство. Какой вздор ты несешь!» Поскольку это говорил мой обожаемый, хоть и внушающий страх отец, я решила, что ошибаюсь. Я запуталась и не была уверена даже в том, что сама чувствовала.

Родители часто считают: то, что приносит им счастье, по определению делает счастливыми и их детей. Но не всегда так бывает, и вы, скорее всего, уже имели возможность в этом убедиться.Если ребенок кажется несчастным, родитель воспринимает это как личное фиаско. Чтобы избавиться от этого неприятного чувства, он может, как это сделал мой отец, попытаться укорами добиться, чтобы ребенок стал счастливее.

Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас, я лучше разобралась бы в своих чувствах, когда мой отец возразил мне. Но в то время у меня в голове стоял беспросветный обескураживающий туман. Я и сейчас ощущаю эту муть, когда кто-нибудь для меня значимый утверждает, что я не испытываю ту эмоцию, которую на самом деле испытываю. А еще примешивается стыд от того, что я в чем-то в очередной раз провинилась – но так и не смогла четко сформулировать, в чем.

Мой отец не воспользовался возможностью укрепить наши отношения. Пусть момент был неподходящим, но ничто не мешало сделать это, после того как его гость ушел. Он мог бы спросить у меня, что я чувствую, и не воспринимать мой ответ, каким бы он ни был, как атаку против него. Он мог бы помочь мне озвучить это и попытаться увидеть мир так, как видела его я. Нет, я не хочу сказать, что ему следовало изменить свой взгляд на жизнь, но он мог бы постараться понять, что моя точка зрения – тоже вполне подходящий способ отношения к происходящему и к себе самой.