Фрэнк Сесно - Как узнать всё, что нужно, задавая правильные вопросы

Чтобы взглянуть на вещи по-новому, попробуйте начать с конца.

Моей матери в жизни пришлось нелегко — как и многим детям Великой депрессии. Во время краха рынка в 1929 г. ее семья потеряла почти все. В первые годы Депрессии, когда моя мама была еще совсем юной, ей вместе с семьей приходилось постоянно переезжать с места на место. На какое-то время она с матерью поселилась у родственников в Филадельфии, а отец остался в Нью-Йорке искать работу. В конце концов ему повезло, и семья воссоединилась, но денег все равно не хватало. Потерять работу можно было в любой момент. Моя бабушка тоже пошла работать, но вскоре умерла — по всей видимости, от острого аппендицита, — когда маме было всего шестнадцать.

Тем не менее моя мать окончила школу в Нью-Йорке и, поддавшись уговорам своей решительной тетушки, поступила в колледж. В 1938 г. это нечасто удавалось молодым девушкам. Однако колледж не принес ей успокоения. Она была студенткой, когда планету потрясло нападение на Пёрл-Харбор и Америка вступила в мировую войну. Вскоре после того, как она окончила колледж, у ее возлюбленного, военного врача, обнаружили опухоль мозга. Он умер, прежде чем они успели пожениться. Мне кажется, мама так и не оправилась от этого окончательно. Поездка в Париж была одним из немногих светлых моментов того периода ее жизни.

Мама получила место социального работника и стала зарабатывать 35 долларов в неделю. Тогда она и встретила моего отца. Они поженились, несмотря на то что принадлежали к разным мирам. Предки моей матери жили в Америке уже много поколений, были образованными и принадлежали к хорошему обществу. Отец был сыном иммигрантов, бедных и едва знавших грамоту. Мать выросла, видя перед собой образцовые ролевые модели. Отец взрослел сам. Она была уверенной в себе и решительной. Он пока еще не нашел себя.

Второго из своих троих детей мама родила прямо в такси, не успев доехать до больницы Леннокс-Хилл. Родившаяся недоношенной Лора принесла в семью нечто новое — синдром Дауна. В последующие годы ее болезнь стала еще одной точкой напряжения между моими родителями. Их брак закончился печально и горько.

В жизни мамы было мало покоя. Она долго боролась с «системой», как она говорила, за образование и независимость для Лоры. Она всегда гордилась своими детьми, но всегда находила повод для критики. Но как бы порой с ней ни бывало трудно, она оставалась на редкость умной, деятельной и порой невероятно смешной. Она могла высказать человеку все, что о нем думает, с вульгарной прямотой, заставлявшей нас морщиться. «Говнюк!» — кричала она едущему впереди водителю, который замешкался на повороте. «Идиот!» — заявляла она фармацевту, который неправильно заполнил рецепт.

У нас с матерью тоже бывали ссоры. Но мы также могли подолгу сидеть и разговаривать с ней о мире и человеческой природе. У нее обо всем имелось свое мнение. Младшая из моих сестер, Джули, и я провели с ней последние часы. Примерно в 2:30 ночи медсестра хосписа вошла и немного повернула ее в постели. Мама открыла глаза и проговорила: «Покой». Это было ее последнее слово.

Спустя пару дней я вернулся в хоспис, чтобы поблагодарить его сотрудников, и спросил соцработника, много ли людей, завершая свой жизненный путь, говорят с кем-нибудь из близких об отношениях с этим человеком, об итогах своей жизни? Спрашивают ли они об усвоенных уроках, раскаиваются в чем-то или с гордостью говорят о свершенном?

«Немногие, — ответила она. — Немногие».

Прошло немного времени после смерти матери, и — это было просто совпадение — Ассоциация хосписов Америки попросила меня поучаствовать в создании видео для курса повышения квалификации своих работников. Я согласился, не раздумывая. Мне нужно было взять интервью у медицинских работников, сотрудников хосписов, врачей, соцработников и служителей церкви и расспросить их о новых исследованиях и наилучших методиках. Они делились своим опытом и своими историями.

Разговаривая со специалистами разного профиля, я обнаружил у них одну общую особенность. Эти удивительно небезразличные люди, которые видели жизнь как путешествие, а смерть — как неизбежный конечный пункт, оказались потрясающими слушателями и на редкость хорошо умели спрашивать. Они рассказывали мне о своих беседах с очень сложными пациентами и людьми, потерявшими близких. Эти беседы помогали им примириться с судьбой и пережить горе, но вместе с тем — больше ценить жизнь и делиться своими историями, то есть своим наследием. Вопросы были для них частью терапии. Вопросы, касающиеся страхов, переживаний, достижений, приглашали к размышлению о глубоко личных вещах и позволяли облегчить душу.