Мари Кардиналь - Слова, которые исцеляют

Ничего. Как-нибудь выкрутишься и приготовишь полноценный и вкусный ужин: «От вкусной еды проходят все неприятности». Корзины, от тяжести которых немеют руки. Усталость, от которой раскалывается голова и ломит в пояснице. Это не имеет значения: «Женщины должны платить страданием за счастье производить на свет детей». Вернуться домой. Выслушать всех. Приготовить ужин. Развесить белье. Помыть детей, проверить их домашние задания. Поставить на стол ароматный дымящийся суп. Поджарить блинчики с яблоками, пока они доедают свою лапшу. Тяжесть в ногах. Оцепенение мозга, всего. Посуда. Как упреки – следы пальцев на стенах и дверях, пыльные стекла окон, вязание, которое никак не продвигается: «Как постелешь, так и поспишь, дочь моя. У неопрятной женщины и дом неопрятный». Я все это сделаю в воскресенье, я все это сделаю в воскресенье. На следующий день все сначала – передвинуть мебель, ползать на карачках, моя пол, таскать корзины. Брать на руки малышей, бегать, считать и до бесконечности пересчитывать денежки, без которых ничего не купишь. Смотреть на платье в витрине, которое стоит больше, чем твоя зарплата за месяц… И позволить обладать тобой, когда хочется одного – поспать, отдохнуть. Испытывать из-за этого угрызения совести, играть роль, жалеть, что уже не можешь радоваться этому, бояться новой беременности. Гнать плохие, эгоистические мысли, ведь: «Если хочешь хорошего мужа, ты должна быть в той же мере женой, что и матерью». Сколько дней до месячных? Не ошиблась ли я в подсчетах, верны ли они? Сколько дней до конца месяца? Хватит ли денег? Справлюсь ли? Боже, ребенок кричит! Самая маленькая! Лишь бы не заболела, в этом году я уже столько раз отсутствовала на работе из-за кори старшего и из-за гриппа среднего, в конце концов на меня будут косо смотреть. Внезапно проснуться, встать ночью. Бетонные здания, далекий плач чужих детей, которых мучают кошмары, подглядывание за поздно возвращающимися соседями, скандалом на третьем этаже, устроенным пьяным господином, орущим на свою жену. Спать. Спать.

Вот что означает иметь влагалище. Вот что означает быть женщиной, служить мужу и любить детей до старости. Пока тебя не препроводят в дом престарелых, где тебя встретит медсестра, которая, строя из себя дурочку, скажет, коверкая язык, так, как говорят с детьми и юродивыми: «Здесь бабуле будет хорошо! Правда, бабуля?»

Конечно, в жизни старой женщины иногда возникает радужный смех ее детей, счастливые минуты любви, иногда роза нежности. Но больше всего – красного цвета крови, черного – усталости, каштанового – кала и желтого – мочи на пеленках и трусах детей и мужа. И потом серый цвет скуки и бежевый – смирения.

Да, на самом деле осознание женской специфики помогло мне обнаружить еще кое-что! Карточный домик, над которым я недавно насмехалась и от которого, думала, что освободилась, бросаясь (немного неуклюже) словами «экскременты», «дерьмо», «засранцы», – этот домик, который я считала разрушенным, еще держался, его фундамент остался нетронутым. Только сейчас я стала понимать, что никогда по-настоящему не читала газет, никогда не слушала новостей, считала, что война в Алжире является сентиментальным воспоминанием, печальным семейным преданием, достойным атридов. Почему? А потому, что я не играла никакой роли в том обществе, в котором родилась и в котором стала умалишенной. Никакой, кроме того, чтобы родить мальчиков, чтобы и дальше существовали войны и правительства, и девочек, чтобы они, в свою очередь, рожали мальчикам мальчиков. Тридцать семь лет абсолютной покорности. Тридцать семь лет безоговорочного принятия неравенства и несправедливости без малейшего ропота, даже не замечая их!

Это было ужасно! С чего начинать? Не теряла ли я опять разум?

Пустота. Огромная пустота. Необходимо снова начинать сеансы – и более регулярно. Опять волна гнева против маленького доктора:

– Я освободилась из ловушки буржуазного мышления, чтобы попасть в другую ловушку, ловушку анализа. Это все то же самое: система, которая заключает людей в тюрьму, где жестоким стражем являетесь вы.

– По крайней мере, вы это сделали осознанно.

Этот кретин был прав! Если я не хотела идти туда, я могла бы остановиться. Все эти вопросы справедливости и несправедливости я должна была решить сама. Могла ли я быть прежней женщиной? Нет. Остановить свою эволюцию сейчас означало согласиться вновь встретиться с сумасшедшей между биде и ванной, чтобы свернуться клубком с ней… в ней и окончательно отдаться на произвол внутреннего Нечто. Ни за что на свете!