Мари Кардиналь - Слова, которые исцеляют

К чему это вынашивание, наполненное агонией? Почему мое тело стареет? Почему оно производит жидкости и зловонные материи? Зачем моя потливость, фекалии, моча, кал? Почему? Зачем эта война всего, что существует, клеток – какая какую убьет и чьим насытится трупом? Зачем этот бесконечный величественный хоровод фагоцитов? Кто правит этим абсолютным монстром? Какой неутомимый мотор управляет погоней за добычей? Кто с такой силой приводит в действие атомы? Кто наблюдает за каждым камешком, каждой травинкой, каждым воздушным пузырьком, за каждым младенцем с исключительным вниманием, чтобы сопроводить их до смертного тления? Что, кроме смерти, столь же стабильно? Где успокоиться, как только не в смерти, представляющей собой само разложение? Кому принадлежит смерть? Что представляет собой это Нечто, огромное и мягкое, безразличное к красоте, радости, спокойствию, любви, – то, которое опускается на меня и душит? Кто одинаково любит дерьмо и нежность, не различая их? В чем другие находят силу, чтобы выдержать свое внутреннее Нечто? Как они могут жить с ним? Они сумасшедшие! Все они сумасшедшие! Я не могу спрятаться и ничего не могу поделать, я целиком зависима от того Нечто, которое приходит тихо, неумолимо, которое хочет меня, хочет для того, чтобы пожирать!

Течение разлагающейся жизни тащило меня по моей воле или самостоятельно к абсолютно неминуемой смерти, представляющей собой самое отвратительное. Это внушало мне ужасный, невыносимый страх. Так как для меня не существовало другой судьбы, кроме как свалиться в отвратительное смрадное чрево, то пусть это хотя бы произойдет как можно скорее. Мне хотелось покончить с собой, поставить точку.

Наконец, к утру я заснула, обессиленная, свернувшись, как внутриутробный плод.

Когда я проснулась, я плавала в собственной крови, она просочилась сквозь пружинный матрац и капала на паркет… Он сказал мне: «Ничего не предпринимайте, жду вас завтра». Еще шесть часов ожидания, я этого не выдержу.

Я лежала на кровати без движения, оцепеневшая, словно усопшая, и ожидала самого худшего. Два ужасных воспоминания всплывали в моей памяти в самых мельчайших подробностях, две катастрофы, два кошмара, которые я пережила в состоянии бодрствования. Однажды кровь потекла такими большими сгустками, что можно было подумать, что это куски печени, которые выходили один за другим, с абсурдным упорством, прикасаясь ко мне, нежно и тепло лаская. Меня срочно повезли в больницу, чтобы делать выскабливание. В другой раз, наоборот, кровь лилась из меня как толстая красная нитка, не переставая струиться: открытый кран. Я вспоминаю об остолбенении, которое я испытала, когда с ужасом констатировала: «В таком темпе вся кровь вытечет из меня за десять минут». Опять больница, переливание крови, врачи, медсестры, все обрызганные кровью, настойчиво осматривавшие мои плечи, ноги, руки, чтобы найти вену, боровшиеся всю ночь напролет. Затем утром операционная и еще одно выскабливание.

Я не осознавала, что, отдавая себя во власть крови, я маскировалась, прятала то самое внутреннее Нечто. Бывали минуты, когда проклятая кровь полностью занимала все мое существование и отнимала все силы, делая меня еще более беспомощной перед Нечто.

В назначенное время я была в конце глухого переулка, вся перебинтованная, затянутая в какие-то самодельные пеленки. Я немного подождала, так как пришла чуть раньше. Человек, который был до меня, вышел. Как и накануне, я услышала, как открылись и закрылись две двери. Наконец, я вошла и сказала:

– Доктор, я обескровлена, я экс-сангвина.

Я очень хорошо помню, что произнесла это слово, потому что оно казалось мне красивым. Помню еще, что я старалась говорить с пафосным лицом и в пафосной манере. Доктор ответил мне мягко и спокойно:

– Это психосоматические расстройства, они меня не интересуют. Говорите мне о чем-нибудь другом.

Рядом был диван, но мне не хотелось воспользоваться им. Мне не хотелось сидеть или лежать. Мне хотелось стоять и драться. Слова, произнесенные этим человеком, были как пощечины, я еще ни разу не сталкивалась с такой грубостью. Прямо в лицо! Моя кровь его не интересовала! В таком случае все пропало! Я задыхалась, меня будто ударило молнией. Он не желал, чтобы я говорила ему о моей крови! Но о чем другом он желал, чтобы я говорила? О ЧЕМ? Кроме крови существовал лишь страх, ничего другого, а об этом я не могла говорить, не могла даже подумать об этом.

Я свалилась как подкошенная на кушетку и заплакала. Я, которая столько времени никак не могла заплакать, я, которая месяцами тщетно искала утешения в слезах! И вот, наконец, они лились большими каплями, они расслабляли мою спину, торс, плечи. Я плакала долго. Я погружалась в свою беду, разрешала ей схватить себя за руки, затылок, сжатые кулаки, тесно прижатые к животу, ноги. Как долго я не ощущала приятного спокойствия печали? Сколько времени мое лицо не испытывало нежности слез, смешанных со слюной и с тем, что текло из носа? Как давно я не испытывала боли, теплой волной проливающейся по моим рукам?