Владимир Леви - Одинокий друг одиноких

Что может означать такой поворот жизни?.. Человеку за тридцать, эльзасец, живет в сытой Европе, известный миру ученый, профессор теологии и философии, к тому же прекрасный музыкант-органист и музыковед-баховед преуспевает и процветает, вполне обеспечен, здоров, жизнерадостен, счастлив..

И вдруг идет учиться на врача. С самых азов. Анатомия, физиология. Клиника, хирургия…

А дальше сам себя отправляет работать доктором в Центральную Африку, в Ламбарене, в жарко-сырую джунглевую глухомань, к чернокожим аборигенам, которых косили тропические болезни, нищета и невежество. Они не знали иной помощи, кроме как от своих колдунов, и Швейцера почитали за колдуна приезжего, белого, сильного и доброго.

С нуля строит госпиталь. Оборудует, оснащает, расширяет масштаб, улучшает качество помощи. Врачует и оперирует, лечит людей и зверей. Привлекает и обучает сотрудников. Беспрерывно учится сам. Рабочий день — двадцать часов. Ночами пишет. Не забывает о музыке — играет на завезенном пианино, вчитывается в любимые баховские партитуры…

Средства на госпитальное строительство и лекарства собирает концертными гастролями по Европе — играет на органе, играет чудесно,

Нравственный гений. Немного их: доктор Гааз, мать Тереза, Ганди, Экзюпери, Корчак, Сахаров. Швейцер в этом ряду — мыслитель-практик, соединитель Вечности и Человечности.

Особое счастье, Друг мой, прикоснуться к его жизни — в толк взять, что Всечеловек на земле возможен, Всечеловек — да, это Он!

Читая Швейцера и о Швейцере, словно дышишь озоном, расправляется грудь.

Вот чье одиночество я назвал бы Белым с большой буквы. Одиночество благодатное, одаривающее светом больные одинокие жизни. Одиночество богатыря духа, атлета, неподъемную ношу несущего…

Все ладно в нем было, все целесообразно. Конституция стайера жизненной дистанции: крепко сколоченный крупноносый усатый дядька, с годами превратившийся в кряжистого, загорелого, сурово-веселого деда. Густая всклокоченная шевелюра, долго седевшая. По шевелюре этой одна девушка спутала его с Эйнштейном, тоже Альбертом, попросила вместо Эйнштейна автограф дать, и Швейцер не отказал, воспользовался случаем пошутить.

Два великих Альберта дружили; виделись редко, зато метко, вместе музицировали, один на скрипке, другой на клавишах.

Один дал миру формулу физической относительности, другой — формулу этического абсолюта: уважение к жизни.

(Точный перевод немецкого Ehrfurcht должен быть словом, переходным между благоговейным поклонением святыне и уважением, скажем, к учителю или родителю…)

Мощные нежные руки музыканта, рабочего и врача. Под кустистыми бровями глубокие светлые пронзительные глаза, похожие на глаза Льва Толстого, но покрупней. (Толстого любил и чтил, считал своим жизнеучителем.)

Удивительно сознавать, что я младший его коллега и современник: в 1961 году доктор Швейцер еще работал, а я уже начинал..

Обитель Швейцера — хорошее место для отдыха в путешествии по Стране Одиночества; здесь, Друг мой, и сделаем временную остановку. Что надобно на привале? Согреться и закусить. Отдохнуть. Слегка выпить тоже не грех.

Когда вечером на привале нисходит ночь, хорошо, если небо над головой звездное. Даже если одна лишь звездочка промерцается сквозь пелену облаков, уже хорошо. А если завеса плотная, хорошо вспомнить, что звезды есть и что солнце — одна из них, ближайшая к нам.