Шэрон Бегли - Не могу остановиться - Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

При общении с людьми, страдающими от тяжелых компульсий, у меня часто возникало ощущение сродни тому, что испытываешь, глядя на солнечный свет, настолько яркий, что он застилает свет планет и звезд. Хотя я понимала, что крайне выраженная компульсивность, разрушающая судьбы, отношения и карьеру, порождена отчаянной потребностью держать тревожность под контролем, мне было трудно относиться к ней как к гипертрофированной форме обычных человеческих причуд. Это поведение было слишком обескураживающим, слишком режущим глаз. Однако звезды светят днем точно так же, как и ночью, и мягкие проявления компульсивного поведения окружают нас везде и всюду. Присмотревшись к самим себе, мы, вероятно, тоже их обнаружим. Очень многое из того, что мы делаем, хорошее или дурное, проистекает из того же источника, что и компульсии. Стоит взглянуть на свое и чужое поведение в этом свете, и многое из того, что казалось необъяснимым, становится понятным. Главное, что поняла я: компульсивное поведение необязательно свидетельствует о психическом расстройстве. Когда это происходит, несчастные больные нуждаются в диагностике и профессиональной помощи. Но очень многие компульсии являются проявлением совершенно нормальных психологических потребностей — в душевном покое и контроле над собственной жизнью, в социальных связях и личной значимости. Если это психическое отклонение… Что ж, тогда все мы безумны!

Ежегодное собрание Международной организации по изучению обсессивно-компульсивного расстройства неизменно встречает гостей форменным столпотворением на входе. Сегодняшнее июльское утро в Atlanta Hyatt не исключение. Кажется, что все 1100 участников бросились регистрироваться одновременно, однако, рассеявшись по залу с рядами складных стульев, потеряли интерес к происходящему. Чествование пожилой четы, открывшей группу для страдающих ОКР в Нью-Джерси… Премия ученым за революционное исследование патологического накопительства… Присутствующие больше интересуются соседями и собственными телефонами, чем ораторами.

Но вот к трибуне стремительно проходит Шэла Найсли и электризует зал, приковывая к себе всеобщее внимание. «Я вспоминаю знойный день лета 1975 г., — начинает Шэла, расхаживая по сцене, как ягуар в клетке. — Мне четыре года. Мы с мамой стоим у края тротуара, собираясь перейти улицу. Я надеюсь, что мы идем покормить уток». А дальше… Будто материализовавшаяся из воздуха машина, страшный удар. Искалеченные ноги Шэлы, буквально размазанные по асфальту. «В тот день мы чуть не погибли, — продолжает она, — и мой мозг запомнил, что мир — это очень, очень опасное место. Мозг решил, что должен обращать мое внимание на все окружающие угрозы, чтобы меня защитить».

Вскоре ей начали сниться кошмары. Ее родители лежали на гильотине под готовым сорваться лезвием, и, просыпаясь, Шэла знала — именно знала ! — что лишь она может их спасти. Для этого нужно сконцентрироваться на образе, достаточно ярком, чтобы прогнать образ гильотины. И она представляла всадника, несущегося во весь опор на выручку. Случалось, однако, что и после явления всадника Шэла чувствовала: родителям по-прежнему грозит опасность. Наверное, столь же острый и неотступный ужас испытываешь, если в дом врываются террористы, наставляют ствол на твоего ребенка или родителя, сестру или брата и кричат: «Делай то-то или им конец!» «Обжигающий, липкий, тошнотворный ужас разрастается и заполняет тебя целиком, — вспоминает она. — Вы сделаете все, что он прикажет». В данном случае «он» — это собственный мозг, предупреждающий, что родителей постигнет нечто ужасное, если она… Требование, что именно она должна сделать, менялось с течением лет. Неизменной оставалась убежденность, что об этом никому нельзя рассказывать: «Ты молчишь о том, что видишь у себя в голове, потому что, если проговоришься, это случится на самом деле. Я все держала в тайне».

Лишь в двадцать с лишним, обратившись, наконец, к психотерапевту, Шэла узнала, что происходящее с ней называется обсессивно-компульсивным расстройством. Оно заставляло ее выполнять ритуалы, внешне совершенно бессмысленные, от которых, однако, невозможно было удержаться. Ритуалы крутились вокруг цифры «четыре». Шэла считала до четырех, делила все что можно на четыре части, рассаживала игрушки и расставляла книги по четыре, чтобы поставить заслон несчастьям, грозившим ее родителям. Когда тревога становилась невыносимой, переходила к оружию крупного калибра. Шестнадцать. Даже тридцать два.