Джозеф Кэмпбелл - Сила мифа [litres]

КЭМПБЕЛЛ: О том и речь. О важности обрядов, которые проводят, когда начинается половое созревание ребенка. В первобытных обществах мальчикам выбивали зубы, наносили на кожу шрамы, делали обрезание и тому подобное. В результате юноша прощался со своим детским телом и становился совершенно другим. В моем детстве мы все носили короткие штанишки. До колен. А потом наступал незабываемый момент, когда ты впервые надевал длинные брюки. У современных мальчиков ничего подобного нет. Даже пятилетние малыши носят длинные брюки. Как же они узнают, что уже выросли, стали мужчинами и должны забыть о своих детских штучках?

МОЙЕРС: Где нынешние дети, растущие в мегаполисе, например на углу Бродвея и Сто двадцать пятой улицы, сегодня могут найти мифы?

КЭМПБЕЛЛ: Они создают их сами. Именно поэтому город заполнен граффити. У этих детей свои собственные банды, свои собственные обряды посвящения и своя собственная мораль. И они делают все, что могут. Но они опасны, потому что их законы отличаются от законов, по которым живет город. Они не прошли инициации, не были введены в общество.

МОЙЕРС: Ролло Мэй считает, что в современном американском обществе потому так много насилия, что больше нет великих мифов, которые помогли бы молодым мужчинам и женщинам установить связь с миром или понять мир, лежащий за пределами видимого.

КЭМПБЕЛЛ: Да, но другая причина высокого уровня насилия заключается в том, что в Америке нет устойчивых, стабильных обычаев.

МОЙЕРС: Поясните.

КЭМПБЕЛЛ: Например, в американском футболе действуют очень сложные и строгие правила. Однако в Англии правила регби не такие строгие. В двадцатых годах, в мою бытность студентом, двое молодых регбистов, составивших великолепную пару подающий-принимающий, отправились учиться в Оксфорд и присоединились к тамошней команде регбистов. Пришел день, когда они смогли продемонстрировать так называемую передачу вперед. Однако игроки-англичане сказали: «В наших правилах этого нет, так что, пожалуйста, больше этого не делайте. Мы так не играем». Короче, в культуре, которая какое-то время была однородной, существует ряд понятных, неписаных правил, и люди живут по ним. У них существуют обычаи, определенный уклад, понимание того, что «мы этого так не делаем».

МОЙЕРС: Мифология.

КЭМПБЕЛЛ: Можно сказать: негласная мифология. То, как мы пользуемся ножом и вилкой, как мы общаемся с людьми и тому подобное. В Америке бок о бок живут люди с разным жизненным опытом, и поэтому в этой стране закон чрезвычайно важен. Юристы и закон – вот что связывает нас вместе. У нас нет устоявшихся обычаев. Вы понимаете, о чем я говорю?

МОЙЕРС: Да. Именно это имел в виду Де Токвиль, когда, впервые приехав сюда 160 лет тому назад, обнаружил «буйство анархии».

КЭМПБЕЛЛ: Сегодня мы живем в демифологизированном мире. В результате студенты, с которыми я общаюсь, очень интересуются мифологией, ибо мифы несут им послания. Я не могу сказать вам, что именно дает нынешним молодым людям изучение мифологии. Я знаю, что оно дало мне. Но что-то оно дает им. В какой бы колледж я ни приезжал с лекцией, везде аудитория была битком набита студентами, пришедшими послушать меня. Обычно мне предоставляют небольшие аудитории, меньше, чем нужно, ибо заранее администрация не знает, сколько человек захочет прийти.

МОЙЕРС: Давайте попробуем сделать предположение. Как, по-вашему, что дает им мифология, те истории, которые вы им рассказываете?

КЭМПБЕЛЛ: Бесспорно, в этих историях заключена мудрость жизни. То, чему учат в наших школах, не имеет никакого отношения к мудрости жизни. Мы изучаем технологии и получаем информацию. Преподаватели демонстрируют поразительное нежелание говорить о жизненных ценностях своих дисциплин. В сегодняшней науке это относится к антропологии, лингвистике, религиоведению и другим наукам, так как существует тенденция к узкой специализации. И можно понять эту тенденцию, если знаешь, сколько должен знать человек, чтобы его можно было назвать компетентным ученым. Например, чтобы изучать буддизм, необходимо владеть не только теми европейскими языками, на которых есть литература о Востоке, и в первую очередь французским, немецким, английским и итальянским, но и санскритом, китайским, японским, тибетским и некоторыми другими. Короче говоря, у него должен быть грандиозный багаж знаний. Такой специалист не может также разбираться в том, чем язык ирокезов отличается от алгонкинского языка. Специализация ограничивает круг проблем, которыми занимается ученый. Если человек не узкий специалист, а такой универсал, как я, он учится чему-то у одного специалиста, чему-то – у другого, но никто из них не задумывается над тем, почему что-то происходит не только в одном месте, но и в другом. Поэтому универсал (кстати, для профессуры это оскорбительное слово) занимается другими проблемами. Можно сказать, что это скорее более «человеческие» проблемы, чем чисто культурные.