Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование

140. Здесь мы впервые можем наблюдать эффект «сверхценности». Если раньше ребенок мог быть легко переориентирован с одной цели на другую, или, по крайней мере, ни одна из них не подминала под себя все остальные, ни одна не была постоянной, неотступной, навязчивой, то сейчас ситуация меняется: возникает эта сверхценность, предельная желаемость чего-то, зачастую не вполне определенного [16] Вспомним подростковую анорексию, например. Суть здесь не в том, что сила желания подростка становится какой-то чрезвычайной, суть в том, что на это его желание начинает работать вся структура его нарождающегося пространства мышления. .

Собственно, это столкновение с обладающим неподконтрольным нам желанием Другим, пусть пока и недостаточно реальным, и есть та провокация, которая заставляет пространство мышления внутренне структурироваться вокруг проблематизируемого личностного «я». Эта перемена радикальна, так что замыленное понятие «переходный возраст» слишком легковесно для определения этого внутреннего конфликта, учитывая всю фактическую сложность происходящей в данный момент в психике подростка трансформации.

141. Здесь следует сделать один шаг в сторону, чтобы прояснить некоторую неизбежную трудность понимания рассматриваемой проблемы. Дело в том, что любой другой человек является для нас точно таким же интеллектуальным объектом, как и любой иной интеллектуальный объект нашего внутреннего психического пространства (на плоскости мышления или в пространстве мышления).

У интеллектуальных объектов, которыми являются для нас другие люди, нет никакого качественного отличия, некой привилегированности, в сравнении с другими нашими представлениями.

Например, у меня есть некоторые представления о планете Земля — меня учили этому на природоведении, географии, биологии, физике, астрономии и т. д. Земля представляется мне. — и тут я могу затянуть долгую историю про то, что я знаю (думаю) о Земле. Но на самом деле ровно такую же долгую историю я могу рассказать и о любом другом человеке: где мы познакомились, как его зовут, какие у него интересы и личностные особенности, чем он мне приятен, а что меня в нем раздражает. И то и другое является некой системой представлений, то есть обычным, хотя и разной степени сложности, интеллектуальным объектом.

Короче говоря, у меня есть представления о разных интеллектуальных объектах, которые — эти представления (состояния, значения, нарративы) — по существу, во мне эти объекты и создают. И в этом смысле любой человек, о котором я имею некоторое представление, живет в моем внутреннем психическом пространстве, на плоскости моего мышления или уже в пространстве моего мышления на правах такого вот интеллектуального объекта.

142. У меня нет непосредственного контакта с сознанием «другого человека». Да, я играю в некие социальные игры в отношении с ним, я даже, как мне кажется, общаюсь с ним, но на самом деле я в этот момент разговариваю с тем интеллектуальным объектом, который есть у меня в голове: я говорю с тем, кого понимаю, потому что сам сделал его с помощью своей интеллектуальной функции.

Думать, что другие люди для нас — это что-то особенное, не то, что все остальное, о чем мы знаем, как о своих интеллектуальных объектах, по сути неверно. Да, у других людей, как интеллектуальных объектов нашего внутреннего пространства, есть какие-то специфические черты. Да, они включены в определенный набор специфических социальных игр, в которые мы с ними играем, у нас есть с ними определенная взаимозависимость и т. д.

Но суть от этого не меняется: для меня любой другой человек — это интеллектуальный объект моего внутреннего психического пространства, а не некий «субъект», находящийся по ту сторону меня, хотя я и понимаю, что он находится не внутри моей головы, а вне ее. Но точно так же я думаю и о земле, или о стуле, например — все они снаружи, но то, с чем я имею дело, в действительности находится внутри меня.

143. Именно в этом «понимании», что мир, с которым я взаимодействую, находится «снаружи», и кроется ошибка: на самом деле и весь этот мир, и другие люди, конечно, являются лишь представлениями, находящимися «внутри» моей головы. И другой человек в ней сделан мною таким, каким я его себе представляю. И в ней, конечно, не он сам, но только это мое представление о нем, и общаюсь я именно с этим представлением.

Когда я говорю с другим человеком, я, как мне кажется, говорю с ним, но на самом деле я говорю с тем интеллектуальным объектом, который существует в моей голове. Именно по этой причине я могу долго и содержательно «общаться» с человеком внутри моей головы, хотя он будет совершенно не в курсе этих — наших с «ним» — столь бурных зачастую дискуссий.