Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование [litres]

Второй тезис не менее важен. Дело в том, что мы постоянно находимся внутри удивительной языковой игры – например, я только что написал: «воспринятая реальность – это не реальность, а лишь представление о реальности». В целом, предложение звучит вполне внятно и непротиворечиво, проблема только в том, что «воспринятая реальность» – это тоже реальность. Да, когда мы рассуждаем таким образом, реальность кажется нам как бы слоистой, но это только особенность нашего способа думать о реальности. Нет никаких причин, почему мы должны (или можем) приписывать реальности действительно разные способы существования, а то, что она кажется нам «качественно» разной в том или ином случае, – лишь особенности нашего восприятия, но не реальности как таковой. Потому если мы попытаемся думать не о реальности, а саму реальность, то никаких «слоев» у реальности как таковой, конечно, не обнаружится. Просто все, что происходит, – и есть реальность. Хотя, надо полагать, все это и звучит достаточно парадоксально.

Короче говоря, нет ничего, что бы не было реальностью, но то, что мы думаем о реальности – наши представления о ней, не есть реальность как таковая, а есть наши представления о реальности, которые, в свою очередь, конечно, реальны. «Карта» – так же реальна, как и сама «территория», но она реальна как карта, а не как территория. Так что всякая карта реальности (представление) – не сама эта реальность, но реальна сама по себе [42] Л. Витгенштейн пишет в «Логико-философском трактате»: «Ein a priori wahres Bild gibt es nicht» (п. 2.225), в переводе В. Руднева: «То, что было бы a priori Картиной, было бы ничем». .

То есть проблема с указанной языковой игрой состоит в следующем: когда мы пытаемся мыслить реальность – мы тем самым создаем реальность (процесс мышления происходит на самом деле), но это не значит, что мы в этот момент создаем некую «реальность реальности». В такой ситуации мы лишь что-то думаем о реальности, хотя этот процесс, конечно, является такой же реальностью, как и все, что происходит. Это напоминает мне эффект «ленты Мебиуса».

Наконец, третий тезис – о шорах наших представлений, скрывающих от нас действительную реальность, и о необходимости специфического состояния озадаченности (достигаемого, например, с помощью вопроса: «Что происходит на самом деле?»), чтобы выйти с ней в некотором смысле на контакт. И вот именно этот тезис кажется мне наиболее сложным, неоднозначным и в то же время чрезвычайно важным в рамках методологии мышления.

Попробуем представить себе наши отношения с реальностью, глядя на них, так сказать, нейрофизиологически. Здесь мы действительно вроде как обнаруживаем некие уровни: во-первых, понятно, что мы контактируем с реальностью посредством нашего рецепторного аппарата – зона, так скажем, физиологического контакта, во-вторых, данные с рецепторов преобразуются нашим мозгом и запечатлеются в нем в неких функциональных нейрофизиологических комплексах (этим аспектом активно занимается нейрофизиология восприятия), в-третьих, возникшие нейрофизиологические комплексы рефлексируются нами как некие «субъективные состояния», наконец, в-четвертых, мы каким-то образом обозначаем для самих себя (концептуализируем) эти «состояния» (означаемые) в рамках неких наших представлений (означающих). Грубо говоря, у нас есть «сырые данные», «функциональные системы», а также идентифицируемые нами наши собственные «состояния» («означаемые», «значения») и то, что мы по этому поводу думаем – некие «суждения» («означающие», «знаки»).

Теперь давайте попробуем отвлечься от этой экспозиции наших отношений с реальностью (кажущейся столь убедительной) и зададимся вопросом: а что, собственно, происходит на самом деле? Вполне очевидно, на мой взгляд, что вся эта рассказанная только что история (нарратив, описывающий наши отношения с реальностью) располагается в мире интеллектуальной функции. У нас есть соответствующие концепты – «рецепторы», представления о нейрофизиологической механике «формирования образов», теории «функциональных систем» и «языка» и т. д. и т. п. Все они, взятые вместе, и создают в нас иллюзию достоверности этой наспех сочиненной истории. Впрочем, все это кажется нам настолько «понятным и очевидным», что, право, самое время озадачиться. Оттолкнем прочь эту прекрасную пелену представлений: конечно, это не более чем история, нарратив – некое представление о реальности, а не реальность как таковая.

Взглянем на эту «историю» иначе, просмотрим, так сказать, ее альтернативную версию. Все, что со мной происходит, разумеется, реально – например, я выступаю на научной конференции, пытаюсь приготовить себе завтрак или влюбился – вот некие факты. Однако мы тут же вынуждены признать, что мой рецепторный аппарат (да и вся моя периферическая нервная система) не имеет к этим событиям, взятым в качестве случайных примеров, никакого сколь-либо существенного отношения.