Симона Мацлиах-Ханох - Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

Как-то, в первый год нашей жизни здесь на застраивающейся новыми домами окраине Ципори я увидела, как к двум «нашим» оливковым деревьям подошла арабская семья – бабушка, мать, отец, тетя и их взрослые сыновья – и начала собирать маслины. Старухи с невероятной проворностью взобрались на верхние ветки, а старик стал ударять длинной палкой по стволу. Мы вынесли им кувшин с чаем, завязался разговор. Как выяснилось, тетя родилась в Сафории. Мать попросила, чтобы я принесла пустую пластмассовую бутылку, наполнила ее маслинами и солью и сказала, что я могу открыть бутылку через три недели. Нази, молодой рослый мужчина, оказавшийся их сыном, посадил у нас во дворе побеги дикого винограда и регулярно заглядывал к нам, чтобы проверить, как чувствует себя подрастающая лоза.

В День Независимости возле нашего дома остановилась группа всадников, среди них – крупная фигура, это был Нази. Казалось, у него за спиной выросли крылья. Довольно улыбаясь, он проскакал с нашей счастливо визжащей дочкой вверх и вниз по улице и аккуратно опустил ее на землю. Он сказал, что обожает ездить верхом, что здешние поля для него все равно, что дом родной, и с лихим цокотом присоединился к товарищам.

Теперь мы переезжаем. Что-то гонит нас дальше; и одна лишь дочка не скрывает своего сожаления: «Мама, – грустно повторяет она, – мы только привыкли к этому месту и уже опять перебираемся…».

Наступит день, я надеюсь, и в каком-то месте у меня будет земля, которая станет моим домом, которая одарит меня радостью, легкостью, покоем… А покамест я ограничиваюсь простым прикосновением к пульсирующей земле. Лечь на траву, ощутить, что она живая и начать дышать в такт ее дыханию. Полить цветы; выдернуть вьюнок, грозящий задушить розовый куст; нарвать листьев рукколы, от свежей горечи которых щекочет в носу. Наслаждаться запахом лаванды, пить чай из чудотворных трав, растущих на нашем дворе: мелиссу – от боли в животе, алоизию – для хорошего настроения, базилик – от головной боли, микромерию – от кашля, ну и мяту – потому что она издревле растет на этой земле…

Много лет назад я получила в подарок от подруги небольшую книжку – сборник стихов Леи Гольдберг. Стихи показались мне до скуки повседневными, ничто в них меня не задевало. И вот в последнее время меня вдруг потянуло к этим стихам – я подолгу задерживаюсь на них, будто ныряю вглубь; то, что казалось мне одновременно чуждым и банальным, стало близким и волнующим. Меня особенно влекут строки, которыми я бы и хотела закончить – они звучат и как надежда, и как обещание:

Наша совместная экспедиция подходит к концу, но прежде чем мы расстанемся, я бы хотела еще чуть-чуть задержаться на истории Персефоны, вместе с которой мы начали наш путь: именно она в том образе, в котором она предстает перед нами в конце волшебной истории, является для меня символом вожделенной внутренней интеграции. Покинув преисподнюю, Персефона больше не отрекается от своей тени, но и не позволяет ей поглотить себя полностью, безвозвратно – она управляет циклами ее появления и исчезновения. В Персефоне живет Деметра – сильная, щедрая и любящая внутренняя мать, но рядом существует и Аид – внутренний демонический муж, который оставляет за ней право быть самой собой: уходить и возвращаться, вновь уходить и вновь возвращаться. Жизнь Персефоны, теперь уже зрелой женщины, движется в постоянном внутреннем ритме; она замыкает круг и тут же начинает его с начала: цветение – увядание – цветение, жизнь – умирание – жизнь. Пятна света и тени мелькают, сменяя друг друга на просторах ее души – там, где шумят густые зеленые кроны деревьев, посаженных ее матерью. Мужское и женское больше не соперничают между собой: мир царит между светом и тенью; между зимой и летом. Подарки, приготовленные каждым из них, принимаются с радостью и любовью. Всему свое время: время для фей подносить подарки и время – произносить проклятья.