Юлия Юшкова-Борисова - Расслабьтесь, у вас рак!

Очень хорошо, что государственная забота об инвалидах снимает остроту подобной нравственной проблемы. Становится ясно, где именно колясочник может проехать сам и кто ему должен помогать в других случаях. Это не означает, что инвалиды больше не могут рассчитывать на помощь других людей, спонтанную и бескорыстную. Могут. Но хорошо, что выделяются средства и люди, у которых обязанность помогать им есть в должностных инструкциях. Например, аэропорты уже начали предоставлять услугу сопровождения колясочников в процессе их передвижений по аэропорту и пересадки с рейса на рейс. Это бесплатно, для этого выделяются сотрудники и специальные кресла, есть пандусы и лифты.

Мама всегда была на стороне тех парней, которые, в конце концов, отказались таскать коляску по лестницам. «А на что он рассчитывал?» — сурово спрашивала она, имея в виду инвалида. И я считаю, что это продвигающий ситуацию к решению вопрос.

Справедливые по отношению ко всему обществу в целом ответы на этот вопрос помогут не допустить формирования в обществе негативной реакции на инвалидизацию большой части населения и процесса самоизоляции здоровых от всех остальных. А это становится возможным, наподобие того, как рост прав детей и родителей с детьми приводит к формированию пространств чайлд-фри — ресторанов, отелей, самолетов, куда не пускают с детьми. В период моего детства не во все рестораны пускали с детьми и днем, а уж вечером не пускали и подавно. Сейчас же можно прийти в ресторан вечером с ребенком, даже с грудничком. Более расслабленные, более свободные и менее строго воспитанные дети порой создают большие неудобства для тех, кто рядом. Сидеть в самолете рядом с кричащим младенцем, у которого закладывает уши, удовольствие не из великих. А сидеть в ресторане рядом с ментальным инвалидом?..

Впереди много вопросов…

Позиция отделения здоровыми людьми себя от общества, в котором преобладают нонсанусы и инвалиды, может вылиться в создание отдельных фондов социального страхования, начиная с личных и корпоративных. Такие люди будут стремиться не платить в общий фонд и будут считать это справедливым. Может быть, я преувеличиваю, но тут можно применить позицию «лучше перебдеть, чем недобдеть»… Уже сейчас многие люди, особенно занимающиеся индивидуальным трудом, не хотят платить социальные страховые взносы потому, что платят за медицинские услуги самостоятельно и не рассчитывают на помощь государства в виде лечения по ОМС. Уже сейчас в большинстве добровольного корпоративного страхования онкология и инвалидизация не входят в покрытие. Далее, с ростом медицинских технологий и стоимости лечения могут сформироваться две параллельные системы медобслуживания, для тех, кто работает, и для тех, кто болеет. По моим исключительно личным наблюдениям, они уже начинают складываться, и многие поликлиники и больницы становятся «больницами для бедных».

Тогда как же будут пополняться страховые фонды? У меня нет другого ответа как за счет привлечения к труду инвалидов и нонсанусов. За счет более полного использования их талантов, навыков и способностей. За счет формирования в них этих навыков, которыми они смогут зарабатывать не только себе на хлеб, но и на пополнение общественных фондов.

Это будет возможно, когда будут придуманы и внедрены некие другие модели занятости, когда каждый сможет найти способ заработать без ущерба для здоровья.

«…Мы росли в Сокольниках, в одном доме, играли в одном дворе, учились в одной школе. После 7-го класса он, как и большинство наших сверстников «на районе», пошел работать на завод и учился в вечерней школе. Потом, как водится, армия. После дембеля посчастливилось ему устроиться водителем в столичный спецгараж. Возил на черной «Волге» больших чиновников из Минкульта и СЭВа, был на короткой ноге с кумирами московской театральной публики… Словом, казалось, жизнь удалась.

Но внезапно, на четвертом десятке, он после непродолжительных, слава богу, мытарств по больницам, оказался в инвалидной коляске с мутным диагнозом, а по сути — пожизненным приговором.

Я в то время был с семьей в загранкомандировке, а когда приехал в очередной отпуск, кореш мой, который еще год назад с ветерком отвозил нас на шикарной «Волжанке» в «Шереметьево», теперь с трудом протискивался по узким коридорам сокольнической «двушки» на неповоротливой «двуколке». Все вокруг жалели его и сочувствовали его жене. Однако он не сломался, не ударился с горя в запой, не ушел в себя. В нем вскоре пробудились скрытые прежде творческие силы и таланты. Он занялся «ювелиркой» и вскоре в совершенстве овладел такими сложными технологиями, как финифть и др. Изготовленные им украшения с гордостью носили жены и подруги его друзей-приятелей, а вскоре от сторонних заказчиков у него отбоя не было. Зарабатывал он даже побольше, чем раньше извозом больших начальников. Стал много читать, словно наверстывая упущенное в беззаботные годы службы «казенного извозчика». Позже, когда стала уже непосильной изматывающая работа с самоцветами и химикатами, увлекся художественной резьбой по дереву, потом в совершенстве освоил изготовление дивных моделей парусников. В начале девяностых активно включился вместе с новыми друзьями в бизнес-проект по импорту и сбыту в России сложного медицинского оборудования и препаратов. Пока «давали дышать», бизнес развивался вполне успешно, но с наступлением «нулевых» продержался недолго, «сдулся». Но друг мой не унывал. По-прежнему много читал, живо интересовался новинками литературы, особенно исторической, театра, любил джазовую музыку. Летом жил на даче под Дмитровом, которую после армии строил вместе с отцом и друзьями. После нескольких загранкомандировок мы с семьей тоже поселились неподалеку и с тех пор каждое лето частенько встречались с корешем на его уютной террасе под раскидистой яблоней…