Джеймс Карс - Конечные и бесконечные игры

В отличие от бесконечных игр, конечные ограничены извне, однако оба вида игр похожи тем, что эти ограничения выбираются самим игроком – никто не заставляет нас принимать участие в конечной игре. Игровое пространство само по себе нам не навязывается. Поэтому можно сделать вывод, что все границы конечной игры созданы самим игроком.

В конечных играх между обусловленной необходимостью оставаться в игре и действительной свободой игрока покинуть игру в любое время лежит пропасть, и мы как участники конечных игр чаще всего просто закрываем глаза на данную свободу.

Такое маскирование свобод присутствует во всех конечных играх. Игроки намеренно забывают о, по сути, добровольной природе их игр, и, к сожалению, теряют какой-либо интерес к соревнованиям.

Уже с начального этапа игры каждая ее часть или позиция должна восприниматься с соответствующей осознанностью: игроки должны ощущать себя учителями, толстыми или худыми, матерями, а не быть ими. Однако мы делаем даже больше: мы заставляем других видеть в нас тех, чьи роли мы играем. Как говорил Бернард Шоу, проявлением актерского мастерства будет не та игра, в которой мы увидим женщину в роли Офелии, а такая сцена, в которой Офелия будет выступать в качестве этой женщины. Если актриса способна сыграть именно так, мы не будем видеть поставленные эмоции и слышать заученные слова, а наслаждаться искренними чувствами и речью. В определенной мере такая актриса не воспринимает себя играющей роль, но все равно показывает прорепетированные эмоции и с чувством говорит заученные строчки. Ее выступление, каким бы живым оно не было, поставлено, и все эти слова и состояния относятся к роли, а не принадлежат самой актрисе. В актерской профессии даже существует требование, что актер не должен ассоциировать себя с ролью. То, что актриса ощущает как человек, никак не стыкуется с чувствами Офелии, и не должно появляться в ее игре.

И конечно же такая актриса ни на секунду не оставит мысль, что она лишь играет роль. Она не забудет, что она специально скрывает свое истинное «я» для исполняемой сцены, что она сделала выбор именно здесь и сейчас жить, как Офелия. Мы также в качестве зрителей не забываем, что мы являемся зрителями. Даже если мы видим в актрисе Офелию, мы не сомневаемся, что в действительности это не она. Мы согласны на маскировку ее «я», мы не препятствуем ей играть эмоции, чтобы воздействовать на нас.

И мы не забываем, что позволяем актрисе делать то, что она делает.

То же самое происходит с любыми ролями. Матерью можно стать только по собственному желанию. И все принимающие эту роль, однако, должны относиться к ней осмысленно и временно ограничивать свою свободу, чтобы играть как следует данную роль. Слова, действия и чувства матери принадлежат роли матери, а не человеку, хотя многие сами начинают верить в собственные преобразования, не обращая внимания на явные отличия между ощущениями матери и своими собственными.

Здесь важен не тот факт, что можно избежать такого сокрытия себя и даже стоит это делать. Наоборот, никакая конечная игра не будет возможной без этого. Главным остается то, что мы можем захотеть завершить роль, и открыто признать, даже для самих себя, что мы сами хотим слиться с этой маской. Согласитесь, что талант актрисы в роли Офелии будет проявляться тогда, когда женщина попробует наглядно продемонстрировать, что она может дистанцировать себя от роли Офелии. Как только актриса покидает сцену, она покидает и свой персонаж, но не перестает быть актрисой, а просто выходит из своей роли, в которой поведение должно быть продуманным и прорепетированным. Начиная с какого момента мы сталкиваемся с тем, что мы живем одной жизнью, а играем другую, или даже другие, пытаясь сделать наши кратковременные забытые роли истинными, а долговременные забытыми?

Поэтому не сам принцип маскирования себя создает проблемы. Скорее тот факт, что такое сокрытие себя является противоречивым действием – наш собственный выбор на временное приостановление нашей свободы. Я не могу забыть тот факт, что я что-то забыл. Я могла бы скрыть свое «я» с таким успехом, что поверила бы в исполнение своей роли сама. Я могла бы убедить всех в том, что я Офелия. Но как бы правдоподобно это не выглядело, невозможно исключить противоречивость такого действия, как сокрытие себя. «Верить означает знать, что ты веришь, а знать, что ты веришь, значит не верить» (Сартр).

Сколько бы мы не скрывали себя, мы не сможем скрыть сам факт сокрытия, поэтому важно, насколько усердно мы будем стараться маскировать свое «я» и как далеко мы зайдем, чтобы остальные приняли нашу маску.