Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

То, что люди по-разному трактуют одни и те же пережитые испытания или то, что мы переживаем наш социальный опыт в основном через психологические категории, не означает, что этот опыт является частным и единичным. Опыт всегда формируется учреждениями (для больного — в больнице, для неуправляемого подростка — в школе, для сердитой женщины — в семье и т. д.); он имеет формы, интенсивность и своеобразие, которые исходят из того, как институты структурируют эмоциональную жизнь. Например, большая часть гнева или разочарования в браке зависит от того, как каждая пара выстраивает гендерные отношения и совмещает институциональные и эмоциональные алгоритмы: скажем, стремление добиться равенства и взаимодействия друг с другом независимо от половой принадлежности и дистанцию, которая неизбежно возникает во взаимоотношениях полов. Наконец, чтобы быть понятным, жизненный опыт должен следовать установленным культурным укладам. Больной человек может объяснить свою болезнь как Божье наказание за его прошлые поступки, или как биологическую случайность, или как заболевание, возникшее из-за бессознательного желания умереть, — все эти толкования формируются благодаря тщательно разработанным объяснительным моделям, исторически возникшим в определенное время в определенном обществе.

Это не означает, что я отрицаю идею о том, что между людьми существуют важные психические различия или что эти различия не играют важной роли в определении нашей жизни. Скорее, мое возражение против нынешнего доминирующего психологического этоса (совокупность стабильных черт индивидуального или социального характера, проявляющихся в речи, поступках, привычках и пристрастиях, чувствах и увлечениях, то, что отлично от природы человека) состоит из трех аспектов: то, что мы считаем индивидуальными устремлениями и опытом, на самом деле имеет важную социальную и коллективную составляющую; что психические различия часто, хотя и не всегда, являются ничем иным, как различиями в социальных позициях и социальных устремлениях; и, наконец, влияние модернизма на формирование личности и самосознания как раз и состоит в том, чтобы выявить психические качества индивидов и предоставить им решающую роль в определении их судеб, как романтических, так и социальных. Тот факт, что мы являемся психологическими сущностями, т. е. наша психология имеет огромное влияние на нашу судьбу, сам по себе является социологическим . При сокращении моральных ресурсов и ослаблении системы социальных ограничений, формировавших поведение человека в социальной среде, структура модернизма оставила его один на один со своей психической структурой, тем самым сделав его психику уязвимой, но имеющей сильное влияние на создание собственной социальной судьбы. Соответственно, уязвимость личности в эпоху модернизма можно резюмировать следующим образом: человеческий опыт формируют мощные институциональные ограничения, но люди справляются с ними с помощью психических ресурсов, накопленных в ходе своего социального развития. Именно этот двойственный аспект современного социального опыта, заключенного между институциональным и психическим, я хочу подробно рассмотреть с точки зрения любви и любовных страданий.

С самого начала основным объектом изучения социологии были человеческие страдания, которые она рассматривала сквозь призму их коллективных форм неравенства, нищеты, дискриминации, болезней, политического угнетения, крупномасштабных вооруженных конфликтов и стихийных бедствий. Добившись в этом больших успехов, дисциплина пренебрегла, однако, исследованием обычных психических страданий, свойственных социальным отношениям: негодование, унижение и не встречающие ответа желания — лишь некоторые из множества примеров их повседневных и невидимых форм. Социология неохотно включала в сферу своей компетенции эмоциональные муки, которые справедливо считались основным направлением клинической психологии, во избежание оказаться втянутой в мутные воды индивидуалистической и психической моделей общества. Но для того, чтобы сохранить свою актуальность в современном обществе, социология должна в обязательном порядке исследовать эмоции, отражающие уязвимость личности в условиях позднего модернизма, уязвимость, которая одновременно является институциональной и эмоциональной. Эта книга утверждает, что любовь — одна из таких эмоций и что тщательный анализ опыта, который она порождает, вернет нас к первичному, все еще столь необходимому и остро актуальному призванию социологии.