Вильгельм Дильтей - Описательная психология [litres]

Psyche

Перевод с немецкого Е. Д. Зайцевой, под редакцией Г. Г. Шпета

Вступительная статья А. В. Лызлова

© Лызлов А. В., вступительная статья, 2018

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

Книга, которую Вы держите сейчас в руках, была написана и опубликована В. Дильтеем в 1894 году. Это период зрелого творчества Дильтея – зрелого и в смысле возраста (в это время ему 60 лет), и в смысле разработки им того грандиозного проекта философского обоснования гуманитарного познания, который был делом всей его жизни, и так и остался до конца им не завершён. Этот проект сам Дильтей именовал проектом «критики исторического разума».

За очевидным сходством дильтеевской формулировки с названиями трёх кантовских «Критик» стоит реальная преемственность в отношении той задачи, которую пытался решить Кант – «задачи обоснования значимости познания и определения его границ» [1] Плотников Н.С. Жизнь и история. Философская программа Вильгельма Дильтея // Дильтей В. Собрание сочинений. Т.1. М., 2000. С. 61. . Однако Кант ограничивает сферу правомочного научного познания пределами математического естествознания, ориентируясь на состояние современных ему наук и просвещенческий идеал беспредпосылочной рациональности. Дильтей же работает в иной исторической ситуации. Для того, чтобы понять, почему в этой ситуации возникает необходимость в новой «Критике», необходимо рассмотреть её исторические истоки.

Во-первых, начиная с Гердера, в Германии зарождается отношение к истории, существенным образом отличное от представлений, господствовавших в эпоху Просвещения. В противовес характерному для Просвещения критическому рассмотрению присущих тому или иному историческому периоду мнений с позиций как бы надисторического разума, Гердер, под влиянием винкельмановских исследований античности, отстаивает мысль о самостоятельной ценности каждой культурной эпохи. Каждая эпоха, согласно Гердеру, является органическим единством, обладающим индивидуальным своеобразием. Понимание той или иной эпохи требует конгениального «вживания» в неё.

Эти гердеровские импульсы были подхвачены романтиками и сперва развивались ими в философско-поэтическом ключе, выразившись в стремлении романтиков к построению универсально-исторических картин и концепций мирового развития. И только позже в немецкой исторической школе, основатели которой были связаны с романтическим движением, эти импульсы получили собственно научную разработку.

«В исторической школе, – пишет Дильтей, – утвердились чисто эмпирические способы исследования, любовное углубление в неповторимость исторического процесса, тот дух универсализма при рассмотрении исторических явлений, который требовал определения ценности отдельных фактов лишь в общей взаимосвязи развития, и тот дух историзма при исследовании общества, который объяснение и закон для жизни современности отыскивает в изучении прошлого и для которого духовная жизнь в конечном счёте всегда и везде исторична. Целый поток новых идей по бесчисленным каналам устремился от этой школы к другим частным наукам» [2] Дильтей В. Собрание сочинений. Т.1. М., 2000. С. 272. .

Во второй половине XIX в. подход немецкой исторической школы к исследованию истории и общества сталкивается с быстро набиравшим влияние позитивистским подходом. Дело в том, что если до начала 1830-х годов в Германии активно разрабатывались идеалистические системы, наибольшего могущества среди которых достигла система Гегеля, а период 1830-50-х был отмечен реакцией против крайностей абсолютного идеализма, против его слепоты к реальности, – реакцией, которая в целом двигалась в контексте идей, разработанных идеализмом, – то к началу 1850-х годов критика идеалистических синтезов начинает носить уже более внешний по отношению к идеализму характер и нацелена преимущественно на то, чтобы отбросить идеализм как противоречащий реальности и не согласующийся с тем, что говорит наука. Именно наука как изучающая разнообразные сферы явлений безотносительно к построению универсальных метафизических систем, ко всему «потустороннему», недоступному ни для какого опыта, выходит теперь на первый план. Возникает тяга к исследованию действительности, открывшейся в своём многообразии и богатстве, попытки же вывести всё многообразие реальных явлений из того, что стоит «по ту сторону» их, представляются обедняющими действительность и не соответствующими ей.