Виктор Мазин - Нарушение правил или Еще раз и Шерлок Холмс, и Зигмуд Фрейд, и многие другие

Если невроз – обратная сторона перверсии (и наоборот), то делинквентность – обратная сторона психоза (и наоборот).

Вокруг каждого отклонения разворачивается свой тип дискурса: неврозологический, психозологический, сексопатологический, юридический.

Кстати, у делинкветного свой способ избежать паранойи:

– Паранойя не нужна?

– Своя есть. [22]

Психология преступника выдает преступника, и он оставляет на месте преступления следы. Значение следа в общей картине преступления обретается только впоследствии, и потому a priori важен каждый след. След может оказаться не играющим роли, слишком общим, слишком распространенным:

– Ну что тут?

– Еще один разлагающийся трансвестит… Похоже его пришибли молотком, как и остальных. Это нам о чем-нибудь говорит?

– Еще бы. У любого яхтсмена в Южной Флориде на яхте есть молоток. След может оказаться значимым:

– На лице покойного ожоги от сигареты. Рядом нашли окурок сигареты с гвоздикой. [23]

Даже отсутствие материальных следов на месте преступления оставляет возможность предполагать по сцене преступления наличие тех или иных следов психологических: маньякальность, психопатия, фиксация на том или ином частичном объекте, бред преследования, дисфория и т. д.

Преступник, как и всякий субъект уникален. Уникален своими психическими констелляциями. Он – собрание (пред)определенных кодов, коллекция (пред)определенных идентификаций, архив (пред)определенных поведенческих паттернов, реестр (пред)определенных жизненных сценариев. Уникальность не в единственности, но во множественности. В единственности множественность.

На сцене, там, где желания связывают субъекта с другими, возникает густая аффективная завеса. Поиск свидетелей, анализ и самоанализ уникального субъекта не вызывает доверия, доверия к себе, доверия своим чувствам. Шерлоку Холмсу этот феномен хорошо известен: «самое главное – не допускать, чтобы личные качества человека влияли на ваши выводы. Клиент для меня – некоторое данное, один из компонентов проблемы. Эмоции враждебны чистому мышлению». [24]Известен этот феномен и Зигмунду Фрейду: следует избегать контрпереноса, следует избегать замутнения картины пациента своими аффектами; таково одно из главных правил психоаналитической терапии: придерживаться позиции воздержания [Abstinenz], удерживаться от реченедержания, неподвластной властной логотерапии.

Разум противопоставляется чувствам (по меньшей мере со времен Платона). Разум – инструмент отцовской, культурной прогрессии в царство духа [Geistigkeit], в империю представлений, суждений, воспоминаний, в эмпирею правил, поддающихся кодировке и декодировке субъектами конвенциональной коммуникации, в эмпирею отвлеченную от эмпирии. «А разум я, как известно, ставлю превыше всего», – говорит Шерлок Холмс. [25]«Логос – наш Бог», – проводит черту аналогии Фрейд.

При всей бесконечной исключительной индивидуальности каждого человека, существуют некие серии желаний, позволяющие обнаружить обладателя тех или иных психологических следов. «– Кто-то назвал человека животным, наделенным душой. – Уинвуд Рид хорошо сказал об этом, – продолжал Холмс. – Он говорит, что отдельный человек – это неразрешимая загадка, зато в совокупности люди представляют собой некое математическое единство и подчинены определенным законам. Разве можно, например, предсказать действия отдельного человека, но поведение целого коллектива можно, оказывается, предсказать с большей точностью. Индивидуумы различаются между собой, но процентное отношение человеческих характеров в любом коллективе остается постоянным». [26]Отдельный человек – неразрешимая загадка и для себя. Он не может не лгать желанию, он не может не лгать другому.

Материальный след как «немой» свидетель не лжет, он, как обнаружил Ганс Гросс, – свидетель неподкупный: «С каждым успехом криминалистики падает значение свидетельских показаний [которым присущи возможность ошибки, одностороннее понимание, злая воля, клевета и т. д.] и одновременно повышается значение реальных, т. е. вещественных доказательств». [27]Человеческому же свидетелю доверия нет. Человек говорит, и, стало быть, имеет шанс на уклонение, на дефлексии, на клинамен, на ложь. Не лжет только один свидетель – тот, кто молчит, кто может хранить молчание подобно мальчику-аутисту свидетелю преступления. [28]Вопрос ложного обхода, точнее лжи как основополагающего кода истины обретает фундаментальное значение в психоанализе, и фундаментальность эта приводит к снятию значения, поскольку речь пациента оказывается и тотальной ложью, и тотальной истиной одновременно. Если в криминалистике на субъективные показания надежды мало и идет сбор достоверной информации – материальных следов, то каждое высказывание пациента – это след его желания, след, ведущий к истине. [29]След никогда не может стать «немым» свидетелем в полном смысле слова. Он именно говорящий свидетель. За след говорит выслеживающий его следопыт-следователь.