Рамиль Гарифуллин - Сборник научных и публицистических статей

Бедность — не порок. Уже потому, что это категория, как, кстати, и богатство, внутренняя, психологическая. Вновь обращусь к своей книге «Непредсказуемая психология»: «Богатых людей мало. Еще меньше чувствующих себя богатыми. Всех богатых можно разделить на три группы: на тех, кто стоит у источника финансовых потоков, на тех, кто стоят на берегу одного из потоков с сачком и на тех, кто плавает в море, в которое впадает эти потоки. Но именно в этом таиться опасность оказаться утопленником. Когда личность не может справиться с потоком легких денег, не может взять этот поток под свою власть, то деньги берут власть над личностью и становятся сумасшедшими деньгами сумасшедшей личности».

Нередко пациенты признавались: «Когда прибыльность их бизнеса падала, настроение у меня поднималось. Пробуждалась энергия». Перед нами феномен возвращения к себе. Приведу еще один афоризм из «Непредсказуемой психологии»: «Процесс обогащения — игра в свободу или бег от себя». Есть такой закон: мы в этом мире не богатеем и не беднеем — это инварианта, постоянная величина. Если в чем-то человек становится богаче, в другом оказывается беднее. А в сумме остается на том же уровне.

Человек получил долгожданную квартиру. Но годы ушли. И он входит в новую квартиру совсем не таким, которым был, когда так страстно мечтал о своем жилье. Тогда были проблемы, но он был счастлив оттого, что молод. И имел соответствующее мироощущение. А сейчас есть все, но восприятие окружающих вещей уже совсем не то, что прежде.

Можно быть самым богатым, но страдать бессонницей, неврозами и чувствовать себя самым одиноким. Но нужно помнить и о другом. Многие играют в бедность, имея миллионы. Ричард Гир может проповедовать буддистские ценности, ходить в рубище. Но он отдает себе отчет: одно дело добровольно поститься, другое — умереть от голода и холода. Чтобы заниматься высокими материями, необходимо иметь деньги. Не верьте тем, кто говорит, что высоко духовным можно быть и в нищете.

Как-то, ещё в застойные времена, я увидел из окна трамвая, как на улице произошла страшная автомобильная авария с жертвами, но когда я развернул голову в сторону салона, то обнаружил, что большинство пассажиров, ехавших со мной в трамвае, покинуло его, чтобы посмотреть аварию. Они словно подчинились какой-то неведомой силе, которая их понесла куда-то? Почему? Чтобы прийти на помощь? Чтобы проверить, а нет ли среди погибших родственников? Опросы показали, что это не так. Большинство затруднились дать ответ.

Уже в наше время, попав в такую же ситуацию, обнаружил, что трамвай тоже среагировал, но меньшинством пассажиров. По-видимому, в застойные времена имел место дефицит на всё, в том числе и на такие зрелища, которые сейчас настолько часто представлены на телеэкране, насколько люди уже адаптировались к этому.

Способен ли человек, чувствуя боль других как собственную, отдаваться этой боли на несколько дней и благодаря этому целыми днями смотреть на страдания жертв терроризма или катастроф? Если способен, то это самоистязание, это садомазохизм. Практика показывает, что если человек действительно чувствует чужую боль, идущую с телеэкрана, как собственную, то он выключает телевизор, чтобы не доводить себя до шокового состояния. И действительно, некоторые от такого шокового состояния падали в обморок. Но лишь некоторые… Большинство же, сами того не осознавая, смотрело на события в Беслане как на фильм ужасов, как на некое реалити-шоу. Они попали, в это время, в некую психологическую ловушку эстетического, но деструктивного наслаждения, из которого не могли выбраться и, поэтому, целыми днями всё смотрели и смотрели, перебирая все кнопки телевизионного пульта, как бы что-то ища или ожидая? Что они искали там? Что они там ожидали? Можно предположить, что ожидали того момента, когда всё это быстрее разрешится с хорошим концом? А может быть, сидя у телеэкрана и перебирая все программы, они искали способ помочь пострадавшим?

Вспомним о двух тысяч пятиста наших туристах, которые несмотря ни на что, полетели в Таиланд отдыхать. Несмотря на то, что страна уложена трупами. Полетели смаковать горе других?

Другой пример. В самом начале атаки небоскрёбов, американцы, упоённые всякими ужастиками, по инерции лишь смаковали это зрелище. Дескать мне хорошо, я лежу под одеялом и смотрю на то, что творится. Это особое деструктивное наслаждения, как позитивное напряжение вызванное внешним ужасом и внутренним (домашним) комфортом. Именно в этом деструктивном наслаждении пребывала вся Америка, наблюдая всё по телевизору и купаясь в кайфовой энергетике, которая уже была привита американскими фильмами-ужастиками. Америка попала в эту психологическую ловушку, которая основывалась на деструктивной эстетике — смакования горя других. В это время большинство американцев совершенно не чувствовали боли за тех, кто оказался на небоскрёбах. Именно поэтому часами сидели у телевизоров, смакуя зрелище по всем каналам, будто занимаясь поиском помощи. Разве можно весь день сидеть у телевизора, чувствуя боль пострадавших, как свою. Но как мы уже отмечали, может произойти шок. Но с шоковым состоянием от телевизора оттаскивали лишь немногих. Лишь немногие чувствовали эту боль как свою. Лишь немногие оказались способными принять других — принять боль других. Поэтому они либо не смотрели телевизора, либо полетели, поехали, побежали на помощь пострадавшим. Такие были, но в меньшинстве. Это им удалось потому, что вероятнее всего, когда-то они сами были в подобной ситуации. Тогда когда это зрелище кончилось многие американцы были в депрессии, но не от того, что переживали за пострадавших, а от того, что зрелище кончилось. Они напоминали плачущих детей, которые впервые побывали в цирке, а представление закончилось. Всё это деструктивная эстетика.