Александр Батуев: Загадки и тайны психики

Выбор пал на прославленный Ленинградский академический театр драмы им. А. С. Пушкина – знаменитую Александринку, как ласково называли его многие ленинградцы, где и был организован кружок по физиологии. Занятия кружка, которые вели профессора и сотрудники университета, с интересом посещали не только сами актеры, но и мы – студенты кафедры. Признаюсь, был у нас еще и свой интерес, поскольку администрация театра предоставляла нам возможность бывать почти на всех спектаклях и театральных репетициях. И, как вы понимаете, мы предпочитали не сидеть в мягких и удобных креслах зрительного зала, а быть в святая святых театра – за его кулисами. Вот так мне и удалось ближе познакомиться с выдающимися мастерами этого прославленного театра, наблюдать за процессом их творчества.

Однажды во время спектакля «Дворянское гнездо», когда мы находились, как обычно, за кулисами, к нам подошел знаменитый актер Юрий Владимирович Толубеев. Он был в костюме и гриме старого слуги, до выхода на сцену оставались считанные минуты. Настроение у него было бодрое, приподнятое. Юрий Владимирович поинтересовался мнением о спектакле и, видя нашу робость и нерешительность, стал (полушепотом!) рассказывать какую-то очень веселую и увлекательную историю из театральной жизни. Суть этой истории уже давно стерлась из моей памяти – помню только, что стояли мы как завороженные, слушая рассказ великого актера. Но не успел Юрий Владимирович дойти до самого интересного места, как помощник режиссера предупредил, что сейчас предстоит выход Толубеева на сцену. Юрий Владимирович извинился за прерванный рассказ, но пообещал, что в следующий перерыв он его обязательно продолжит.

А дальше на наших глазах произошло чудо перерождения! Только что улыбающийся, веселый, остроумный, чуть насмешливый Толубеев в какие-то секунды превратился в глубоко дряхлого старика, ссутулившегося, с нетвердой шаркающей походкой. Тяжелые веки, обвислые щеки, шепелявая дикция, дрожащие руки... Вся мизансцена, в которой был занят Толубеев, длилась недолго, не более 5 минут. Но поразительно другое – возвратившись со сцены, он тем же веселым и «улыбчивым» голосом, как ни в чем не бывало, продолжил свою историю с того места, на котором его прервали. Не скрою, мы были прямо-таки потрясены столь быстрым перевоплощением!

Через некоторое время, в очередной раз встретившись за кулисами с Ю. В. Толубеевым, я прямо спросил его: что же это было? Я знал, что по системе К. С. Станиславского, которым мы все в то время буквально бредили, это называлось «вхождение и выход из образа». Но меня интересовал сугубо научный вопрос: как вырабатывается этот механизм мгновенного перевоплощения, что при этом чувствует сам актер?

Юрий Владимирович не торопился с ответом, внимательно ко мне приглядывался и, увидев, что интерес с моей стороны продиктован не простым любопытством, пригласил меня специально зайти к нему для серьезной беседы. Толубеев начал издалека, с момента начала его работы над ролью старика. Тогда, на репетициях и дома, он кропотливо и тщательно подбирал нужные ему черты образа: из когда-то увиденного и подмеченного им рождалось лицо, складывались походка, жесты, мимика, тембр голоса. Потом все это многократно проверялось, корректировалось в соответствии с режиссерским замыслом, отбрасывалось ненужное, случайное и сохранялось лишь то, что казалось единственно верным, способствующим раскрытию персонажа. Работа актера сродни работе скульптора, художника, вдохновенно лепящего свой образ. Их объединяет одно – творчество.

Надо сказать, что репетиционному процессу в деле становления роли Толубеев придавал большое значение. Однако он говорил, что даже готовый, казалось бы, спектакль есть продолжение репетиционной работы, во время которого происходит постоянная шлифовка образа, дополнение его новыми красками. Но вот, наконец, наступает момент, когда актер чувствует, что образ начал «работать», т. е. он гармонично вписался в живую ткань спектакля, появился своеобразный «рисунок роли», по своим внешним проявлениям соответствующий поставленной сценической задаче. От спектакля к спектаклю актер многократно воспроизводит этот «рисунок», вырабатывая тем самым как бы автоматизированную технику игры, закрепленную в его памяти. Поэтому, как говорил Ю. В. Толубеев, ему несложно «включить» и «выключить» себя из сценического действия и при этом ни в чем не нарушить правдивости воплощения своего образа на сцене.