Скотт Карни: Все в твоей голове. Экстремальные испытания возможностей человеческого тела и разума

Ночью участники похода улеглись друг за другом на койках, длинной вереницей выстроившихся вдоль стен общего дома. Окна открыты, они впускают ночной воздух и выпускают углекислый газ, который накапливается в небольшом помещении, где спят тридцать человек. В три утра звонит будильник, напоминая проверить уровень кислорода и восстановиться до 90 %. Снова заснуть трудно, но в 4.30 Хоф полон энергии и чуть не кричит, что пора выходить, иначе мы упустим возможность добраться до вершины. Поход займет 11 часов, а воздух будет все более разреженным. И никому, кроме Хофа, не хочется идти так далеко до рассвета.

На завтрак пресная каша и яйца. Вкус так себе, но очень важно поесть, поэтому я пытаюсь за пять минут затолкать в себя как можно больше. Тогда-то я и заметил, что ван Уинкл, высокий голландец, у которого до того были проблемы, перегнулся через перила на крыльце. Его сильно рвало — из него литрами выплескивалась желтоватая жидкость. Услышав о состоянии ван Уинкла, Хоф хлопает его по спине, понукая идти дальше.

— Этот поход покажет, где мальчик, а где мужчина, — говорит он, намереваясь подбодрить, но неудачно. Несмотря на весь свой энтузиазм и вдохновляющие достижения, Хофу порой недостает обычных навыков общения.

Ван Уинкл качает головой, глядя на Хофа:

— Мне, похоже, придется выбирать: спуститься или умереть, — стонет он в ответ.

Его партнер по восхождению согласно кивает. Хоф, по-видимому, разочарован.

— Ладно, — бурчит он и велит остальным готовиться. Пора выходить.

Анализировать Хофа почти невозможно. С одной стороны, в нем есть нечто особенное: физические и психические способности, которые, видимо, раскрывают необъятное хранилище силы. Он — пророк, чьи откровения расходятся по всему свету в популярных видеороликах и научных журналах. Он — человек, чья любовь ко всему человечеству, похоже, не знает границ. При этом Хоф — безумец, который настолько эгоистически сосредоточен на собственных способностях, что он не в состоянии поставить себя на место другого, оценив пределы его возможностей. Когда Хоф бросает группу в стремлении к рекордам или когда он затевает сорокапятиминутный разговор о том, как благодаря холоду и дыханию можно изменить собственную физиологию на самом глубоком уровне, с ним случается такой приступ эгоизма, что он попросту ничего не замечает. На уровне моря или в зоне умеренного климата на этот его заскок вполне можно не обращать внимания. Но в горах, где жизни почти тридцати человек висят на волоске, это качество может оказаться опасным. Поэтому, когда утром группа выходит, не досчитавшись двух участников, я спрашиваю себя: за кем я следую — за Хофом-пророком или за Хофом-безумцем?

Мы плетемся в темноте, где лишь вереница головных фонарей освещает каменистую тропу, и выбор одежды — это мой бессознательный ответ на предыдущий вопрос. Из 27 человек только один с голым торсом. Холодно, но я без футболки, потому что пока не хочу отказываться от веры в его метод. Я думаю о тепле (о костре, что будто горит в животе) и иду дальше, усилием воли направляя жар к обнаженному торсу. Даже на Хофе футболка, а на плечи накинуто одеяло.

Наши алюминиевые посохи и туристские ботинки скрипят по земле, а мы идем все дальше на север по склону вулканической скалы, которая ежегодно забирает не меньше восьми жизней [10] Удивительно, но точные данные о числе несчастных случаев на Килиманджаро получить сложно. В разных источниках упоминается от трех до 10 смертей в год, хотя на самом деле их может быть до 30, поскольку не все случаи попадают в официальные сводки. Как бы то ни было, ежегодно с горы эвакуируют по тысяче человек. . Мы дышим резко и ритмично, словно заперты в помещении, из которого откачивают воздух. Будто каждый вдох может стать последним. Но мы синхронно и сосредоточенно шагаем в темноте, пока оранжевые пальцы рассвета не стягивают с горизонта покрывало ночи. Только тогда начинает вырисовываться темный контур горного пика. Сначала это лишь темно-лиловая прореха на усеянном звездами небе, но по мере того, как небосвод стряхивает объятия ночи, солнечные лучи зажигают ледник, как маяк.

Вершина Килиманджаро.

Высочайшая гора Африки вздымается над выжженной солнцем саванной высоко за облака. Там ветра, достигающие максимальной скорости 50 миль в час, шлифуют ледник — наверное, единственный участок льдов, образовавшийся на этом континенте. Последние 20 часов вершина скрывалась за облаками и вздымающимися подножиями горы. Теперь, оказавшись на виду, эта огромная глыба лавы — уже не фантазия, родившаяся в наших головах, а реальное препятствие. Постепенный подъем длиной в 15,5 мили, ведущий от парковых ворот, резко обрывается у подножия вулканического конуса, и начинается резкий подъем вверх по пустынным, неприветливым склонам. По этим-то безжизненным просторам, где нет ничего, кроме базового лагеря, мы надеемся дойти до вершины почти без еды, сна и — что больше всего мне импонирует — без всякой теплой одежды.