Т. Стефаненко - Этнопсихология

Говоря о психологии социальной группы, до сих пор мы пытались определить, какие свойства должна приобрести некая совокупность людей, чтобы стать действительной человеческой общностью. Анализ социально-психологических трактовок группы к таким свойствам позволил отнести устойчивость существования, преобладание интегративных тенденций, достаточную отчетливость групповых границ, возникновение чувства Мы, близость норм и моделей поведения и другие, перечисленные выше. Попробуем теперь подойти к той же проблеме с иной, противоположной стороны. Задумаемся: чего должна быть лишена социальная группа, чтобы, утратив названные свойства, превратиться в номинальную совокупность людей, не обладающую какой бы то ни было «коллективной психологией»? В другой формулировке: чем отличается условная группа лиц, обычно выделяемая в статистике, от реальной? Ответ не прост, но очевиден – отсутствием взаимосвязи (взаимозависимости) участников в образе жизни, определяющем возможность и способ удовлетворения значимых потребностей, интересов и целей.

Проявления внутригрупповой взаимозависимости людей столь же многообразны, как сами человеческие объединения. Разделение процесса совместной деятельности между членами малой функциональной группы, обусловленное характером цели, средств и условий ее достижения, составом и уровнем квалификации исполнителей, – наиболее наглядный пример взаимозависимости индивидов в реализации общих интересов и личных потребностей, связанных с достижением коллективных целей. Кооперативная взаимосвязь (сотрудничество) здесь воплощается как в конечном продукте совместной деятельности, так и в процессе его производства. Индивидуальные действия в структуре совместной деятельности всегда взаимообусловлены: либо потому, что должны разворачиваться в строгой последовательности, когда итог одного действия служит условием начала другого, либо по иным причинам, включая, в том числе, конкурентные отношения между исполнителями. Учитывая, что члены любой малой группы относительно регулярно и продолжительно контактируют лицом к лицу, на минимальной дистанции, нельзя исключить, что их связывают не только функциональные, но и эмоциональные взаимоотношения. Зачастую скрытые от беглого взгляда стороннего наблюдателя симпатия и антипатия, любовь и ненависть, жертвенность и эгоизм – тоже проявление созависимости непосредственно – здесь и теперь – общающихся людей.

Легко заметить, что ориентированные на достижение общей цели функциональные (ролевые, инструментальные) и ориентированные на участников совместной деятельности эмоциональные (межличностные) взаимосвязи возникают вследствие пространственно-временного соприсутствия членов группы. Очевидно, что члены больших устойчивых групп, в том числе этнических, хотя и осведомлены о существовании друг друга, близкое знакомство способны поддерживать лишь с весьма ограниченным кругом себе подобных. Кроме того, о скоординированной жизнедеятельности подобных групп можно говорить лишь условно. Разного рода комитеты, ассоциации, советы, конгрессы и др. институциональные объединения, существующие в рамках больших групп, являются лишь частично организующими и связующими группу инстанциями и не определяют ни направленность, ни темпы групповой динамики. Характеризуя жизнедеятельность этих групп, уместно, по-видимому, говорить не о целенаправленном развитии, а об эволюции, конечную цель которого вычленить невозможно. В самом деле, в чем состоят сколько-нибудь постоянные общие цели таких групп, как «русские», «французы», «немцы» и т. п.? Легче ответить на вопрос «как», нежели «зачем» они возникают. Происхождение этносов уходит корнями в отдаленное прошлое, а срок и направленность их жизнедеятельности, если они есть, скрываются в туманном будущем.

Культурно-психологическое своеобразие этносов и иных больших устойчивых групп слагается исторически, часто усилиями многих поколений, поэтому подлинная природа социально-психологической консолидации таких общностей может быть вскрыта только посредством историко-психологического анализа, погружающего объект изучения в реку времени. Представители этнических групп связывают не столько непосредственные – функциональные и эмоциональные – отношения, сколько по существу символические контакты, порожденные ощущением сходства условий и образа жизни, переживаний, интересов и ценностей. Исследования этнической идентичности – чувства принадлежности к собственному этносу, солидарности с ним, детально изложенные в учебнике Т. Г. Стефаненко, существенно расширяют и обогащают представления о формах и механизмах психологической интеграции социальных групп. Автор убедительно показывает, что этнодифференцирующими признаками, на основе которых строится осознание этнической принадлежности, могут быть самые различные и подчас неожиданные для стороннего наблюдателя элементы материальной и духовной культуры. Причем фактором идентичности здесь является не сама по себе объективная культурная отличительность этих элементов, а их восприятие, оценка в качестве таковых. Невольно вспоминается дефиниция М. Лацаруса и Г. Штейнталя, согласно которой «народ есть множество людей, которые рассматривают себя как народ, причисляют себя к одному народу» [4] Мысли о народной психологии // Филологические записки. Вып. V. Воронеж, 1864. С. 258. . Если общность представлений оказывается детерминантом психологической целостности столь «солидной» группы, как этнос, можно предположить, что социально-перцептивные процессы играют существенную роль и в сплочении иных, в том числе малых групп. Несколько подзабытые, но все же ведущиеся в последнее десятилетие исследования групповой динамики подтверждают справедливость этого предположения.