Диана Акерман - Всеобщая история чувств

К примеру, я внимательно следила за космической программой на протяжении двадцати последних лет и с восторгом узнавала все больше и больше о Солнечной системе благодаря в основном космическому зонду «Вояджер», который снимал кино о ближайших соседях Земли и передавал эти записи домой. Меня приятно потрясло новое знание о том, что кольца есть не только у Сатурна, но и у Юпитера, Урана, Нептуна и, возможно, даже у Плутона. И все кольца разные. Темные узкие – у Юпитера – совершенно не похожи на широкие яркие ленты Сатурна. Обсидиановые круги Урана влекут с собой луны продолговатой формы. Солнечная система незаметно описывает круги вокруг нас. Волшебно и трогательно! Кольцо – едва ли не самый значимый символ для всех нас, независимо от религии, политических взглядов, возраста и пола. Мы обмениваемся кольцами как символами бесконечной любви и гармонии двух сердец. Кольца напоминают о простых клетках, ставших древнейшими формами жизни, и симфониях клеток, каковыми являемся мы сейчас. Мы катаемся по кругу на каруселях. Светящимися ореолами мы окружаем то, что считаем святым, и обводим кружочками то, что следует выделить. Соревнования проходят в магическом кругу спортивной арены. Целый калейдоскоп впечатлений разворачивает круглая цирковая арена. Кольцо символизирует бесконечность, тогда как наша жизнь начинается для того, чтобы обязательно закончиться. Кольца говорят о принесенных клятвах, принятых обетах. Кольца предполагают вечность, неподвластность возрасту и совершенство. Мы отсчитываем время по круглому циферблату часов. Дети на площадке бросают стеклянные шарики в меловой круг, становясь первопричиной движения крошечных планет. Мы смотрим на мир шарами своих глаз. Мы уверены в том, что из двух слабых дуг можно сделать прочное кольцо и что точно так же человек может дополнить себя до целого, связав с кем-то свою жизнь. Мы, стремящиеся к безупречной, бессмертной симметрии кольца, превозносим во всю силу своих способностей чудеса Вселенной, странствуя по кольцу рождения и смерти. Астронавты «Аполлона», увидевшие родную планету, плавающую в космосе, вернулись на Землю изменившимися. Зрелище, которое им открылось, было своеобразным визуальным афоризмом, и мы все должны выучить его наизусть.

Представьте себе, что все, кого вы когда-нибудь знали, все, кого любили, весь ваш жизненный опыт собраны вместе на одной-единственной планете, лежащей под вашими ногами. В этом великолепном оазисе, расцвеченном переплетениями голубого и белого, складываются и перемещаются климатические системы. Глядя на облака, что нависают и сгущаются над Амазонкой, вы знаете, что формирующаяся здесь погода скажется на урожаях на противоположной стороне планеты, в России и Китае.

В Австралии, на Гавайях и в Южной Америке дождевые леса сходят на нет. Видно, как в Африке и на Ближнем Востоке зарождаются пыльные бури. Аппаратура дистанционного зондирования, оценив уровень влажности в пустыне, уже предупредила, что в этом году следует ждать нашествия саранчи. К своему изумлению, вы опознаете огни Денвера и Каира. И, хотя вы изучали все это по отдельности, как кусочки запутанной мозаики-пазла, теперь вам ясно, что океаны, суша и атмосфера существуют не обособленно, а являются частями сложной, постоянно обновляющейся природной сети. Вы, как Дороти из «Волшебника страны Оз», хотите трижды щелкнуть каблуками волшебных башмачков и трижды повторить: «Дома лучше всего».

Вы знаете, что такое дом. Многие годы вы пытались быть скромным и увлеченным наблюдателем за небесами и Землей с ее торжественной симфонией зелени. Дом – это голубь, который бродит по двору, как попрошайка. Дом – это скромное дерево гикори у дальней ограды. Дом – это вывеска «То, что мы можем починить, поломкой не считается» перед заправочной станцией на выезде из Питтсбурга. Дом – это весна в кампусах по всей Америке, где студенты валяются на траве, словно солдаты, раненные под Геттисбергом. Дом – это гватемальские джунгли, порой смертоносные, как склад оружия. Дом – это фазаны, осыпающие хриплой бранью соседскую собаку. Дом – это острые муки любви и бесчисленные мелкие сердечные раны. Но душа настоятельно требует оглянуться и увидеть все это целиком. Вам хочется прожить многовековое стремление, отраженное в мифах и легендах всех культур, шагнуть в сторону от Земли и увидеть под собой весь мир в его суете и цветении.

Помню первый урок управления самолетом безветренным летним днем на севере штата Нью-Йорк. Толкнув рычаг управления вперед, я помчалась по взлетной полосе, пока шасси не заплясали; потом земля ушла вниз, и машина начала карабкаться в воздухе вверх по невидимым ступеням. К великому удивлению, горизонт двигался вместе со мною (а мог ли он поступить по-другому на круглой планете?). Впервые в жизни я поняла, что такое долина, – проплывая в двух с лишним тысячах метров над нею. Я отчетливо видела пятнисто-серые участки лесов, сожранных непарным шелкопрядом. Позже, пролетая над Огайо, я расстроилась, разглядев застойный охряный оттенок воздуха и увидев, что вода реки Огайо на долгом протяжении совсем не похожа на воду – темна, густа и даже местами огнеопасна, благодаря дымам химических заводов, которые, как я видела сверху, облепили реку, как гнойники. Я начала понимать, как люди обустраиваются в складках ландшафта или на перекрестках дорог, как они измеряют землю и орошают ее. А главное – я открыла, что некое знание о мире доступно только с определенного расстояния. Разве можно понять океаны, не став частью их загадочных глубин? Разве можно понять планету, если не ходить по ней, не собирать одно за другим ее чудеса, а потом не подняться высоко над ней, чтобы охватить всю ее одним взглядом?