Павел Таранов - Секреты поведения людей

— Лучше дядю, — велел Лева.

Мишка развел руками: мол, уж это вы зря. Бедный, он думал, что отделается потерей банки.

Чаепитие кончилось. Мы вернулись в комнату, закрылись. Распределили роли. Витька сразу сказал, что будет палачом, а мы как хотим. Лева назвался судьей и прокурором, мне досталось адвокатство и написание приговора. Забегая надолго вперед, самое время сказать, что Витьку и Леву теперь так просто по имени никто не зовет.

Они служат на очень высоких должностях в милиции, и это прекрасно. Кстати, и Мишке тоже надо звонить через секретаршу. Мы иногда, совсем уже редко встречаясь, собираемся как-нибудь заявиться к Мишке и сказать: "Ты помнишь?"

Приговор мой, как и принято, начинался со слова "именем…". В приговоре оговаривались все Мишкины смертные и бессмертные грехи. Дошло до меры наказания.

— Что писать?

— Пиши: сто ударов бляхой по заднице, — велел Лева-судья.

— Нет, — тут уже во мне заговорил адвокат. — Во-первых, он салага и бляхи не заслужил, настаиваю на ложке. Вы что, даже за лычку у нас более двадцати не давали.

— Ребя, ребя, — вмешался Мишка, — как хорошо вы убрали, прямо Колизей!

— При чем тут Колизей? — закричал Витька. — Ты штаны снимай, а античку будешь после учить. А то выучишься, а останешься дрянью.

— Ребя, да бросьте. — Мишка не верил в задуманное.

— Пошутили, и ладно, я же меда не жалею, я и сам его хотел выставить, не успел. Вас же все время нет, вы ж все время на работе. Я ж не мог его девчонкам выпоить, думал, работаете, силы вам нужны, вам думал. А вот, ребя, знаете, — сказал он, надеясь, — дядя новую мебель завез, антикварную, а старую… Не всю, а кой-что на той же бы машине и подбросил. И ему бы помогли все перетаскать, и нам польза.

— Спасибо, — отвечал Витька, я натаскался. — Снимай штаны. Ложку можешь сам выбрать.

— Я прошу не сто, а двадцать, — вмешался я. — Будет вроде как ефрейтор.

— С чего это двадцать? — возмутился Лева. — Двадцать только для разгонки. Всыпать сотню, чтоб потом не возвращаться.

— Нет, сотню я устану, — сказал Витька-палач, — мне еще латынь учить.

Уши Мишки заалели, сам побледнел.

— Ребята, если вы это серьезно, то вы ответите.

— Мы вначале за тебя ответим, — сказали мы.

— Да как же вы смеете учиться на педагогов!

— Да вот так и смеем.

И не посмотрели мы на Мишкиного дядю и Мишку выпороли. В целях страховки Витька предупредил:

— Будешь орать — добавлю.

— А заорет, поставим Робертино Лоретти.

— Лучше Ирэну Сантор или Пьеху, они громче.

Последнее, что сказал Мишка перед этой гражданской казнью, были слова:

— Ну, может, хоть не мебель, так ковер бы он отдал.

А то висят какие-то плакаты.

— А ты их читай, — велел Витька, — читай вслух.

И Мишка, плача от горя воспитания, читал: "Выиграешь минуту — потеряешь жизнь", "Не стой под грузом", "Не стой под стрелой", "Не доверяйте свои вещи случайным знакомым", "Не влезай — убьет" и тому подобное.

Следствием порки было то, что Мишка устроился на работу".

Влиять на других можно не только себе на пользу, но и себе во вред. Собственно, последнее и есть обольщение нашего воздействия на других людей. Когда, мы кидаем яйцо на десять метров с условием "не разбить", а оно, пролетев эти метры, упав, разбивается, то это, конечно, досадная незодача. Но если надо, чтобы яйцо пролетело, не разбившись, три метра, то бросок его на десять метров оказывается уже удачным.

Так и приемы. Они действуют на нас только в диапазоне точного расчета, заданных рамок и будучи продублированными ("прикрытыми") множеством других способов достаточно сильных и эффективных.

В книге Р. Загайнова "Как осознанный долг" с подробным описанием «засценных» моментов матча на первенство мира по шахматам среди женщин между чемпионкой Майей Чибурданизде и претенденткой Наной Иоселиани есть такое, на мой взгляд, важное рассуждение автора:

"Нана сидит рядом с шофером, и я изучаю ее "образ".

Не годится — даю оценку его. Ведь сейчас нас встретят соперница и ее люди и по понурому виду Наны сразу поймут, что мы не нашли ничью, и в результате Майя будет более уверенно вести доигрывание. А это в конечном итоге может сыграть решающую роль.

Снова в связи с этим вспомнил Александра Сергеевича Никитина, его рассказ о двадцать четвертой партии матча в Севилье, когда Анатолий Карпов явился на доигрывание один, без жены, которая обычно всегда была с ним, и Каспаров в тот же момент понял, что его соперник не нашел ничьей.