Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

Память, властительница «я», капризная и жестокая, под гипнозом становится покорной служанкой. Вот взрослый, перевоплощенный в восьмилетнего, пишет детским почерком, точно таким, какой у него был в этом возрасте… Рисует каракули… Пробужденный, не верит, что это его произведение. Живет в детстве, играет в песочек, плачет, зовет мать… Можно вытащить и следы памяти, спрятанные за семью замками, вытесненные переживания — канувшие в корни комплексов. Если перевоплотить в новорожденного, появится и сосательный рефлекс, глаза станут бессмысленными, «плавучими»…

Слои личности, человек насквозь. Но вот гипнотизер перевоплощает молодую сомнамбулу в столетнюю старуху. Посмотрите: она сгибается, еле идет. Останавливается передохнуть… Садится старчески… В каждом движении усталость, неуверенность, тяжесть. Погасший взор, дрожат руки. Надтреснутый голос… Гениальная подлинность переживания, почерпнутая из душевного знания о других, душевного именно — это не «информация», не «слой личности»: он еще не образовался. Это предвосхищение… А если гипнотизер велит перевоплотиться в личность, которую загипнотизированный не знает совсем, — он застынет в ступоре или станет делать то, что делал бы, будучи просто собой, пойдет по какой-нибудь случайной ассоциации… Если велеть превратиться в глокую куздру, замрет или станет чем-то между автомобилем и динозавром…

Почему О. С. не способен к чуду в обычном бодрственном состоянии? Какое злостное античудо держит его в плену страхов?.. Почему нужен транс?..

Что за тиски сжимают — его и меня?..

ЭГО.Из дневника. («Профилактика смерти»)

Уже свыкся не просто с сознанием смертности, но с действенным, истинным положением самосознающего существа — положением умирающего. Да, знаю, помню… Вот только живу — все еще несоответственно. Нужно отказываться от гораздо большего, чем казалось… Еще сомнения — что же — Главное?!

Желания, обещания, поцелуи мира, умирающего во мне, — крылья снов… К чертовой матери Ваш больной мир и его вонючие потроха. А — пошло оно… А — погуляй вволю, выразись — и пропади все пропадом! — вот что поет Желание и пришептывает, и лепечет, что это долг, долг божественный… Кому-то приятнее будет уходить, помня, что был ты, был… что же больше?.. Без Моцарта разве жил бы ты?.. Есть он — и тебе умереть можно. Запечатлеть стон наслаждения, изрыгнуть фонтан жгучей крови, а там будь что будет!..

Но долг иной. Но страдание — тьма, в которую должен вбросить карту спасения, предупредить… Знаю, вижу… Тьма одиноких путников. Им не до поцелуйчиков, им дорогу, ночлег и опять дорогу….

Погуляем еще. Спустимся в метро, пройдем мимо зловещей таблички: «Нет выхода». Я опять оставляю О. С, он ухитряется провести аутотренировку в переполненном вагоне, стоя. Сделал аутотренировку — поезжай в командировку. Поезд. Вокзал. Гостиница. Номер. (Гипнотизер удаляется в отрицательное пространство.) Побрился. Позавтракал. Съездил на предприятие. Вышел гулять по незнакомому городу. Все в порядке. Идет по незнакомым улицам. Задержался.

— Что вы там увидели? Интересное что-то?

— Церковь. Семнадцатый век.

— Что там происходит?

— Неудобно мне заходить, я с портфелем. В окно посмотрю… Служба. Панихида… Нет, венчание.

Активная галлюцинаторная продукция. Насколько участвует в ней гипнотизер, сказать трудно. Может быть, от подсознания что-то…

Попробовать?..

— Сядем.

Беру его руку. Пальцем медленно рисую на ладони квадрат.

— Это экран… Видите? Он начинает светиться…

— Да, вижу.

— Всмотритесь внимательнее. Кого видите?

— Это я… Я.

— Что делаете?

— Дома… Сижу в кресле. Читаю газету.

— А сейчас?

— …Встаю. Подхожу к зеркалу. Причесываюсь. Одеваюсь. Подхожу к двери. Выхожу на улицу…

Через гипноэкран снова показываю ему предстоящую командировку, его самого (интересно, что из этого сбудется) и жену, которую он пожелал увидеть.

— Она?

— Она. Идет по улице с хозяйственной сумкой.

— Выражение лица?

— Обычное. Озабоченное.

— Она о чем-то вас спрашивает?

— «Когда домой придешь?» — «Вовремя, как обычно…» — «Не опаздывай, ладно?» — «Ну, постараюсь…»

— Переключаем на самое приятное.

— Я… Опять я… В концертном зале. Сижу, слушаю. На сцене тоже я. Выступаю. Пою, кажется, хорошо…

— Что поете?

— Старинный романс.

— Вслух, пожалуйста, я хотел бы тоже послушать. Встает. Начинает тихо, проникновенно: