Жак Лакан - Телевидение

Я бы не сказал, что придаю большое значение заметному у этого мужичонки вкусу к порядку — тому, что он высказывает, говоря, к примеру: «Лично я (sic) терпеть не могу анархии». Порядок или строй — там, где он хоть в малейшей мере присутствует, — имеет то свойство, что ценить его не приходится: он заведен и все тут.

Это уже во время оно, к счастью, где-то произошло, и самое время теперь показать, что даже с зачатками свободы дело обстоит как нельзя хуже. Это капитализм, заново приведенный в порядок. Вовремя для секса, потому что капитализм, на самом деле, начинается именно с этого

— с отправки секса на свалку.

Вы держитесь левых взглядов, но насколько я знаю, не в отношении секса. Ибо левизна сексуальная всецело опирается на аналитический дискурс — в том виде, в котором он на сегодняшний день вне-существует. А вне-существует он скверно, лишь усугубляя собою лежащее на сексуальности проклятие. В чем и дают о себе знать опасения его перед этикой, ориентиром которой стало у меня искусное слово.

Не сводится ли это к признанию, что в науке любви от психоанализа ждать помощи не приходится? Откуда можно заключить, что надежды вновь возлагаются на сексологию.

Наоборот: как я только что дал понять, это от сексологии, скорее, ожидать нечего. Наблюдая над тем, что лежит в сфере наших чувств, то есть над перверсией, ничего нового нам в любви выстроить не удастся.

Бог, напротив, вне-существовал с таким успехом, что язычество населило ими целый мир, хотя никто в этом деле

так ничего и не понял. Вот к чему мы возвращаемся.

Слава богу, как говорится, другие традиции уверяют нас, что в старое время встречались люди более здравомыслящие

— в даосизме например. Жаль лишь, что казавшееся здравым для них нас больше не трогает, ибо наслаждения в нас более не возбуждает. [[Мудрость?]]

Но беспокоиться не стоит, если Путь лежит, как я и говорил, через Знак. Ибо если обнаруживается при этом наглядно

— точнее, удостоверяется фактом своего наглядного обнаружения — некий тупик, то это дает нам единственный шанс прикоснуться к Реальному в чистом виде — как тому самому, что не позволяет нам высказать о нем всю правду.

Нельзя боготворить любовь, не проделав этих рассуждений [[говорить значит Боготворить]], комплекс которых не позволяет себя выговорить без словесного выверта.

Сами Вы вовсе не говорите с молодежью по Вашему собственному выражению "поджав губы". Это уж точно: недаром бросили Вы им однажды

в Венсенне следующую фразу: «Будучи революционерами, вы желаете получить господина. И он у вас будет». Короче говоря, Вы лишаете молодежь присутствия духа.

Они меня на свой тогдашний манер доставали. Нужно же мне было отреагировать!

Реакция была настолько точной, что они теперь ломятся на мой семинар. Предпочитая, одним словом, кнуту мой пряник.

Почему столь уверенно пророчите Вы новую волну расизма? И к чему, собственно, об этом нужно вслух заявлять?

Потому что это, на мой взгляд, не смешно и потому что, как-никак, это правда. В условиях, когда наше наслаждение сбилось с пути, ориентиром ему служит только Другой, но происходит это лишь постольку, поскольку мы отделены от него. Откуда и фантазмы — неслыханные в те времена, когда столпотворения еще не было.

Предоставить Другого его собственному образу наслаждения возможно лишь при условии, что мы не станем навязывать ему своего, не станем относиться к нему как к недоразвитому.

Учитывая к тому же зыбкость нашего собственного образа наслаждения, единственным ориентиром которому остается избыток наслаждения, наслаждение «прибавочное», — образа, который и высказать-то себя не может иначе, как через это последнее, — можно ли надеяться на сохранение и в дальнейшем той командной «гуманитарности», в которую наше вымогательство до сих пор облекалось?

И если Бог, обретя в результате новые силы, обратится вне-бытием, ничего хорошего, кроме возврата его злополучного прошлого, это нам не сулит.

Три вопроса резюмируют для Канта в Каноне его первой Критики то, что он называет «интересом нашего разума»: «Что я могу знать? Что я должен делать? На что позволительно мне надеяться?» Формула, которая восходит, как вы знаете, к средневековой экзегетике, точнее — к Агостино из Дакии. Именно ее цитирует, подвергая критике, Лютер. Итак, вот упражнение, которое я предлагаю Вам: ответить, в свою очередь, на эти вопросы либо оспорить саму правильность их постановки.