Зигмунд Фрейд - Знаменитые случаи из практики

Любой более смелый, чем я, интерпретатор, или любой, кому приходилось общаться с семьёй Шребера и кто поэтому лучше знает его круг общения и подробности его биографии, сумел бы с лёгкостью соотнести бесчисленные детали его фантазий с их источниками и таким образом установить их значение, несмотря на работу цензуры, которой подверглись Мемуары. Но в отсутствие таковых нам остаётся довольствоваться общей схемой инфантильного материала, который был использован параноидным расстройством для изображения текущего конфликта.

Возможно, мне будет позволено добавить несколько слов с целью установить причины конфликта, который вышел наружу в связи с женственной страстной фантазией. Как мы знаем, когда появляется страстная фантазия, наша задача состоит в том, чтобы соотнести её с какой-то фрустрацией, каким-то лишением в реальной жизни. В нашем случае Шребер сам признаётся, что страдал от такого лишения. Его брак, который он описывает как вполне счастливый в других отношениях, не дал ему детей; и, в особенности, он не дал ему сына, который мог бы утешить его и на которого он мог бы излить свою нереализованную гомосексуальную нежность («После выздоровления от моей первой болезни я чувствовал себя великолепно, можно даже сказать, что я действительно был счастлив. Вполне хватало и уважения окружающих. Так я жил многие годы в браке с женой, и только иногда всё омрачала не сбывающаяся надежда иметь детей». (36)). Его род был под угрозой вымирания, а он, по-видимому, очень гордился своим происхождением. “И Флехьсиги и Шреберы входили в “высшее Небесное дворянство”, как он утверждает. В частности Шреберы носили титул “Маркграфов Тоскани и Тасмании”; ибо души, склонные к своего рода тщеславной гордости, обычно украшают себя звучными титулами из этого мира” (А сразу же за этими словами, сохраняющими даже в бреду добродушную иронию, характерную для здоровых дней, Шребер начинает исследовать взаимоотношения между семьями Флексигов и Шреберов, продвигаясь при этом по времени далеко назад, к прежним векам, чем-то напоминая жениха, который не может понять, почему несмотря на давнее желание познакомиться, он много лет живёт без общения с любимой).(24). Великий Наполеон развёлся с Жозефиной (хотя и после тяжёлой внутренней борьбы), потому что она не могла дать наследника династии (В этом отношении следует упомянуть несогласие пациента с мнением медицинского эксперта: «Я никогда не заигрывал с мыслью о разводе, и никогда не проявлял безразличие к сохранению существующих брачных уз, о чём можно подумать, читая мнение эксперта, пишущего, что я “якобы только и жду того момента, когда жена позволит мне развестись”» (436)). У доктора Шребера могла возникнуть фантазия, что будь он женщиной , он справился бы с деторождением более успешно; и так он мог вновь вернуться к женственному отношению к отцу, которое он проявлял в раннем детстве. Если это было так, то его фантазия, согласно которой в результате его кастрации мир оказался бы населён “новой расой людей , рождёнными от духа Шребера” (288) -- фантазия, реализацию которой он откладывал на всё более отдалённое будущее - видимо, тоже была создана, чтобы спасти его от бездетности. Если “маленькие человечки”, которых сам Шребер находит такими занимательными, были детьми, тогда у нас не должно возникать сложностей с пониманием, почему они накапливались в столь больших количествах в его голове (158): они были в буквальном смысле “детьми его духа”.

III.О МЕХАНИЗМЕ ПАРАНОЙИ.

До сих пор мы обсуждали комплекс отца, который был доминирующим элементом в случае Шребера, а также страстную фантазию, находившуюся в центре заболевания. Но во всём этом нет ничего характерного для формы заболевания, известного как паранойя, ничего, что нельзя было бы найти ( и что, фактически не было бы уже обнаружено) в других видах неврозов. Отличительную черту паранойи (или раннего слабоумия) следует искать в другом, а именно в той особой форме, которую приняли симптомы; и нам следует ожидать, что она обусловлена не природой самих комплексов, а механизмом, с помощью которого образовались эти симптомы, или с помощью которого достигалось вытеснение. Следует отметить, что всё, характерное для паранойи в этом заболевании, сводится к тому, что пациент, стремясь отгородиться от гомосексуальной страстной фантазии, формировал ответные фантазии о преследованиях именно такого сорта.

В свете таких размышлений, то обстоятельство, что мы, исходя из опыта, склонны приписывать гомосексуальным страстным фантазиям близкую (возможно, обязательную) связь с именно этой формой заболевания, приобретает некий дополнительный вес. Не доверяя своему собственному опыту в этой области, я вместе со своими друзьями К. Г. Юнгом из Цюриха и Шандором Ференци из Будапешта занимался в последние годы изучением именно этого предмета на большом числе случаев паранойи, находившихся под наблюдением. Среди пациентов, история которых предоставляла материал для данного исследования, были люди обоего пола, различной расовой принадлежности, профессий и социального положения. И, тем не менее, мы с изумлением обнаружили, что во всех этих случаях в ядре конфликта можно было с лёгкостью различить защиту от гомосексуального желания, которое было скрытой причиной болезни, а также то, что она была результатом попытки преодолеть бессознательно усиленный поток гомосексуальности, от которого все они страдали. Разумеется, мы вовсе не этого ожидали. Паранойя является как раз тем заболеванием, при котором сексуальная этиология совершенно неочевидна; напротив, особо выдающимися чертами причин-возбудителей паранойи, особенно у мужчин, являются социальные унижения и неудачи. Но если вникнуть в это явление чуть глубже, то нетрудно заметить, что действительным движущим фактором этих социальных травм является та роль, которую играют в них гомосексуальные компоненты эмоциональной жизни. Пока личность функционирует нормально, и потому заглянуть в глубину её мыслительного процесса нельзя, мы можем не верить в существование какой-либо связи между её сексуальностью и её эмоциональным отношением к окружающим, будь то в явном виде или по происхождению. Но бред неизменно выявляет эту связь, и в нём прослеживается происхождение социальных отношений от непосредственных чувственно-эротических желаний, на которых они основаны. Доктор Шребер, чей бред в итоге вылился в страстную фантазию несомненно гомосексуального характера, до своей болезни, по свидетельствам всех знавших его, не проявлял никаких признаков гомосексуальной ориентации, в привычном смысле слова.