Нельзя забывать и о том, каким стрессом была для другой девочки гибель ее сестры. Дети всегда в подобных ситуациях чувствуют себя одинокими и беззащитными, в такие моменты они отчаянно нуждаются в одобрении, в поощрении, в заботе. Екатерина делала все с точностью до наоборот. Но разве этот ребенок в чем-то виноват? Разве оправдано страдание, выпавшее на его долю?
Умерших уже не вернуть, и нам ничего более не остается, как сохранить о них добрую память.Но думать нужно о живых, о тех, кто остался, о тех, кому еще предстоит жить. Умершему не поможешь, но живому можно помочь. Когда-нибудь ему уже тоже нельзя будет помочь, и тогда поздно будет спохватываться и говорить, что, мол, недоглядели и недолюбили. Однако же Екатерина настолько была поглощена своим страданием, что просто не замечала, не видела, на осознавала этих совершенно очевидных вещей.
Роль жертвы и пафос страдания превратил Екатерину из «благородного страдальца» в деспота и самодура. Так к ней и стали относиться родные, что, в целом, совершенно естественно. Порочный круг замкнулся: неконструктивная, эгоцентричная тактика Екатерины, в целом понятная, фактически привела лишь к увеличению количества проблем, к усилению тяжести тех потерь, которые уже к этому времени были понесены этой семьей.
Впрочем, винить Екатерину — неправильно. Она, сама того не заметив, оказалась в плену собственной иллюзии, иллюзии страдания. Именно поэтому ей казалось, что это она, и никто более, понесла тяжелую утрату. Именно из-за иллюзии страдания она не смогла вовремя осознать, что не в причитаниях и обвинениях, но в ее помощи нуждаются окружающие — дочь, зять, внучка, да и дед, который был совершенно подавлен произошедшим. Наконец, именно иллюзия страдания вызывала к жизни роль жертвы. И эта роль стала неосознанно использоваться Екатериной как жесткое средство отмщения за все прошлые пережитые ею обиды.
Устранить ложь — значит испортить представление, потому что именно лицедейство и притворство приковывают к себе взоры зрителей. Но и вся жизнь человеческая есть не что иное, как некая комедия, в которой люди, нацепив личины, играют каждый свою роль, пока хорег не уведет их с просцениума.
Эразм Роттердамский
В процессе психотерапии мы должны были избавиться от иллюзии страдания, чтобы суметь принять гибель девочки и отпустить ее с миром, перестав докучать близким. Но это была лишь половина дела, дальше нам предстояло осознать ту несправедливость, которой подверглись в результате произошедшего близкие Екатерины. Ценность живых, тех, кто окружал Екатерину, должна была стать неоспоримой и священной. А вслед за этим необходимо было найти применение тем нерастраченным силам, которые были у этой женщины и так глупо, так бездарно уходили на страдание и связанные с ним ролевые игры.
Спустя несколько месяцев Екатерина устроилась на работу в поликлинику, а еще через полгода она рассказывала мне о том, сколько иллюзорных страданий переживают люди, которые туда обращаются. «Я пытаюсь помочь им понять, — говорила она в процессе одной из наших бесед, — что страдание дается человеку с тем, чтобы он умел ценить жизнь». Я не уверен, что страдания, которые выпадают на долю каждого из нас, даются нам с какой-то определенной целью, но то, что мы начинаем ценить жизнь, избавляясь от своей иллюзии страдания, это совершенно очевидно и ясно. Однако это начинаешь понимать только доведя «санацию» своих иллюзий до логического конца.
Когда иллюзия становится реальностью
Как ни странно это прозвучит, но наше страдание — не более чем наша же собственная привычка страдать. У кого-то она развита в большей степени, у кого-то в меньшей. Для кого-то страдание — стиль жизни, для кого-то — способ пережить очередной кризис. Но если это стиль жизни, то завидовать нам и вовсе нечего. Если же мы таким образом переживаем собственные кризисы, то на второй-третий раз это может и в привычку войти, стать «второй натурой».
Проблема в том, что мы, играя роль жертвы, лишь усиливаем свое же собственное страдание.Словно бы учившись по системе Станиславского, мы настолько вживаемся в роль жертвы и страдальца, что мир действительно начинает восприниматься нами подобным образом. Мы сами создаем свое страдание, сначала упиваемся им, а потом в нем же и тонем.
Мы пытаемся использовать свое «страдание» для обороны и нападения, для привлечения к себе внимания и для удержания тех, кого нам очень хочется удержать. Короче говоря, нам без своего страдания уже и ни туды, и ни сюды. Но мы ведь с вами не лицемеры какие-то! Мы не можем, не должны обманывать окружающих, это как-то некрасиво. Подобное поведение не согласуется с нашим собственным представлениемо себе. Вот поэтому мы и вынуждены начать верить в свое страдание! Поскольку если мы и себя обманули, если мы и себя убедили в том, что страдаем, то получается вроде бы, что мы других не обманываем. То есть мы должны верить своему страданию, чтобы сохранить собственное лицо. А ведь вы знаете, как это важно!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу