Темпл Грэндин - Взгляд на аутизм изнутри

Сначала единственным способом моего чтения было чтение вслух. Сейчас, когда я читаю молча, про себя, я использую комбинацию быстрой визуализации и звучащих слов. Например, эта фраза из журнала — «остановите нескольких прохожих на городской улице» — быстро увиделась как движущаяся картинка. Предложения, содержащие более абстрактные слова, вроде «очевидный» или «возложенный», произносятся мной фонетически.

Ребенком я часто громко разговаривала, потому что это делало мои мысли более «конкретными» и «реальными». Сейчас, когда я в одиночестве проектирую, я громко разговариваю о проекте. Разговор активизирует большие области мозга чем просто думание.

«Умелый, восприимчивый учитель, готовый радоваться и выбираемый ребенком, оказывается неизменно присутствующим фактором в успешности и образовании высоко функциональных аутичных детей»

Bemporod (1979) также подчеркивает значение концепции ментора. Моим ментором в высшей школе был м-р Карлок, мой научный руководитель. Методы структурированной модификации поведения, которые работают у маленьких детей, часто бесполезны у более старых высоко функциональных детей с нормальным интеллектом. Мне повезло попасть после колледжа на правильный путь. Один мужчина является Ph. D. по математике и сидит дома. Он нуждается в ком-то, кто бы направил его на соответствующую работу. Преподавать математику- не решение проблемы; он должен получить место исследователя, требующее минимальных взаимодействий с людьми. Другая дама имеет степень по истории и сейчас работает, выполняя Ей нужна работа, где она могла бы полностью использовать свои таланты. Ей нужен также наставник, чтобы помочь ей найти соответствующую работу и помочь ей открыть двери. Оба эти человека нуждались после колледжа в поддержке и не получили ее. Третий мужчина хорошо успевал в высшей школе и также сидит дома. У него есть настоящая сноровка в библиотечных исследованиях. Если с ним работал какой-то интересующийся человек, он занимался газетой, исследуя фоновую информацию для рассказов. Все эти трое нуждаются в работе, чтобы нормально использовать свои способности и минимизировать свои дефициты.

Другой аутичной женщине, которую я знаю, повезло. Она овладела художественной графикой, где смогла с успехом использовать свои визуализационные способности. Окреп также и ее дух, когда картины стали получать известность и были приобретены местным банком. В моем случае, многие социальные двери открылись после того, как я сделала декорации для «шоу-талантов» в колледже. Я все еще считалась «а nerd», но теперь я была удачной «Nerd». люди уважают талант, даже если они думают, что вы «странный, чокнутый». Люди стали интересоваться мною после того, как увидели рисунки и картины моей работы. Я сама сделала себя экспертом в специализированной области. Возможно, высоко функциональные аутисты никогда действительно не приноровятся к социальному водовороту. Моя жизнь — это моя работа. Если высоко функциональный аутист получает интересную работу, он или она будут иметь наполненную жизнь. Большинство пятниц и суббот я провожу за рисованием и написанием статей. Почти все мои социальные контакты касаются людей животноводства или интересующихся аутизмом. Подобно описанным Newson et al (1982) людям, я предпочитаю чтение фактического материала, не беллетристику. Меня мало интересуют романы со сложными межчеловеческими отношениями. Если я читаю романы, то предпочитаю не выдуманные истории, которые случились в интересных местах с массой описаний.

Ментору нужно быть кем-то, кто может обеспечить поддержку на нескольких различных фронтах. Занятие (занятость) — это только одна область. Многие высоко функциональные аутисты нуждаются в обучении по поводу происхождения (добывания) денег, как сделать заявление на медицинское страхование, в советах по питанию. Когда человек становится все более и более самостоятельным, ментор может устраниться, но может быть все еще нужен, если аутист потеряет работу или испытывает какие-то другие кризисы.

Многие спрашивают меня «Как Вы справились с восстановлением?» Мне исключительно повезло иметь правильных людей, работавших со мной в правильное время. В два года у меня были типичные аутичные симптомы. В 1949 г. большинство врачей не знали, что такое аутизм, но к счастью мудрый невропатолог назначил «нормальную терапию» вместо госпитализации меня направили к речевому специалисту, которая вела специальную школу у себя дома. Самым главным профессионалом в моей жизни был речевой специалист. Когда мне было три года, мама наняла гувернантку, которая держала меня и мою сестру в постоянной занятости. Мой день состоял из такой структурированной активности, как катание, качание, рисование. Занятия были структурированы, но у меня были ограниченные возможности для выбора. К примеру, я могла выбрать между лепкой снеговика и катанием на санках. Она по-настоящему принимала участие в занятиях. Она руководила и музыкальной активностью и маршировали вокруг пианино с игрушечными барабанами. Мои сенсорные возможности (проблемы) не учитывались. Мне бы помогло действительно, если бы у меня был терапевт по занятости, специализированный в сенсорной интеграции. Я ходила в нормальную начальную школу, где были опытные старые учителя и маленькие классы. Мама была другим важным лицом, помогавшим моему восстановлению. Она работала очень тесно со школой. Она использовала техники, которые применяются нынче в самых успешных, основополагающих программах, чтобы интегрировать меня в класс. За день до того, как я пошла в школу учитель и она объяснили другим детям, в чем они нуждаются для помощи мне.