Блюма Зейгарник - Хрестоматия по патопсихологии

Настроение Маши большей частью ровное, веселое: она смотрит на все довольно благодушно и, как сказано, часто хохочет. Иной раз, правда, настроение ее несколько хуже, и она не так много смеется, чаще произносит слова укоризны с соответствующей мимикой, напоминающей брюзжащую и делающую внушительное наставление женщину. Иной же раз настроение ее становится совсем дурным, и она приходит в гневное раздражение. В это время она как будто бранится с кем-то, говорит бранные, иногда неприличные слова, бросает стулья, колотит их, колотит себя, снимает и бросает свое платье, иногда плачет. В некоторых случаях переход в гневное настроение является у Маши без всякого заметного повода, иногда же по поводу того, что ей не дают надевать какого-нибудь нравящегося ей платья или новых ботинок.

Обращаясь теперь к другим сторонам эмоциональной сферы Маши, я должен прежде всего отметить, что Маша вообще представляет из себя существо очень добродушное, милое, возбуждающее общую симпатию. Каких-либо злых проявлений у нее нет. Хотя нельзя сказать, чтобы она очень стремилась к обществу, но все-таки, когда она видит людей, входящих в отделение, она чаще направляется к ним, чем бежит от них. Впрочем, она не имеет привычки постоянно находиться рядом с другими людьми. В саду она большей частью ходит одна, совершенно бесцельно, иногда поднимая и бросая сучья, листья, снимая и надевая платок и т. п. Если ее позвать и усадить, она подойдет и сядет как будто с удовольствием, но скоро опять пойдет продолжать свою бесцельную ходьбу.

Беззаботность у нее полнейшая, предусмотрительности нет и следа. О лживости или хитрости нет и речи. Чувства справедливости в истинном смысле этого слова нет. Но говоря об этом, я не могу не отметить, что в ее действиях тяготение к тому, что по обычной человеческой мерке относится к хорошему, гораздо более заметно, чем тяготение к дурному. Чем это обусловливается, трудно сказать. Может быть, тем, что Маша восприимчива к интонации, с которой с нею разговаривают, и благодаря тому, что мимикой и интонацией ей можно внушить, хотя не надолго, приятное настроение или вызвать несколько неприятное, этим пользовались для приучения ее к необходимым хорошим действиям. Вероятно, от постепенного накопления следов у нее и развились некоторые императивы и общее, хотя и смутное, чувствование того, что следует делать и чего не следует. Благодаря этому, ее и удалось приучить к чистоплотности, и эта привычка уже сделалась ее потребностью. Конечно, этого нельзя назвать сознательным чувством долга в смысле чувствования, связанного с сознанием своих обязанностей; у Маши сознания обязанностей нет; признаков, напоминающих упреки совести, у нее незаметно. Но если и нет сознания обязанностей, то все-таки потребность выполнения некоторых определенных действий у нее заметна. Это можно видеть уже из того, что Маша исполняет некоторые приказания: если сказать ей «позови», она побежит, если сказать «отдай» - отдаст.

Что касается до способности подавления дурных побуждений, то вообще нужно сказать, что дурных побуждений у Маши немного; поступки ее в большинстве случаев нельзя назвать дурными или хорошими - они безразличны; они суть проявления подвижности, ни на что не направленной. Некоторые из этих поступков могут быть механически неудобны для окружающих, например, беготня, перестановка стульев и т. п., и в таком случае Маша под влиянием приказания может их прекратить: она сядет и может сидеть долго, покуда ей приказывают. Таким образом, способность прекращать те или другие действия у нее существует, но, конечно, это происходит не из сознания того, что ее действие дурно или кому-либо мешает; такого сознания у нее, по-видимому, совсем нет. Как сказано, управлять Машей можно приказанием и внушением ей того или другого чувствования интонацией и мимикой; это почти всегда на нее действует (за исключением тех случаев, когда Маша разгневана). Этим только достигается дисциплина Маши, а не причинением ей боли. Хотя мне не случалось видеть, чтобы Машу отучали от чего-нибудь причинением ей боли, но я не думаю, чтоб этот способ вообще мог быть для нее пригоден, так как она мало помнит неприятности и совсем не боится ударов. Во всяком случае, какой-либо надобности в этом средстве для дисциплины Маши и не чувствовалось, потому что все, чего у нее удалось достигнуть, достигнуто при помощи повторного внушения, путем интонации и мимики, то одобрительной, то запретительной. Но, конечно, для допущения влияния этого внушения нужно признать хотя бы и туманно чувствование, что есть что-то, что должно делать и чего - не должно. Но если это и так, если и верно, что у Маши, может быть, существует какое-то туманное чувствование того, что должно и чего не должно, следует признать, что это чувствование у нее очень смутно и не может быть дифференцировано в какие-нибудь отдельные чувствования, как стыд, чувство собственности и тому подобные. Стыдливости у нее совсем нет, хотя у нее путем обучения удалось развить привычку к аккуратности в одежде, но это не обусловливается стыдливостью. Нередко случается, что Маша, приводя в порядок спустившийся чулок, при публике поднимает платье далеко выше, чем следует, и хотя на замечание, что «так стыдно», повторяет «стыдно матушка», но действия ее совершенно не соответствуют ее словам.