Оливье Револь - Ничего страшного - неуспеваемость излечима!

Это время имело свой запах, который я научился узнавать. Едва уловимая смесь мела, клея, скотча, духов учительницы, обложек для тетрадей, какао с молоком, которое предписывалось подавать на каждый полдник. Сладко-соленый дух, который я с радостью ощущаю сейчас, когда прихожу в школу по своим врачебным делам. Может быть, я даже специально внюхиваюсь, чтобы почуять этот запах, такой ностальгический…

Первый класс оказывается для меня трудным годом — во всех отношениях. Конечно же, я не справляюсь. И чувствую себя неуютно. «Нужно больше стараться!» — говорят мне. Легко сказать. Но если ты рассеян, неловок и к тому же левша — вовсе нелегко. За всем не уследишь: нужно одновременно не слишком глубоко макать ручку, аккуратно вытирать ее о борт керамической чернильницы, не класть левую руку на уже написанную страницу, слушать учительницу, не качаться на стуле — а все равно вот она, клякса. А замазок для чернил тогда еще никаких не было!

И во дворе на перемене я так же неуклюж. Во время футбола меня вечно подводит правая нога — а скорее даже просто отсутствие координации движений. Меня ставят на воротах. В воротах мне так скучно, что я стараюсь покинуть их при всяком удобном случае. Другие способы найти подход к одноклассникам тоже не приносят успеха. В шарики я играю плохо и потому быстренько проигрываю все свои черные и самые большие красные. В итоге вечером я возвращаюсь домой с пустыми карманами, пристыженный и расстроенный.

Боевое крещение. В этом первом классе неприятнейшим образом соединяются трудности с учебой и издевательства одноклассников.

— А что это ты такой маленький?

— Я перепрыгнул через класс.

— Это скорее учительница тебя перекинула.

Ничего смешного, между прочим.

Такая жгучая смесь непонимания и неудач раздражает обычно самые больные места — от этого вдвойне мучительно. Моими слабыми местами были почерк, внимание и умение сосредотачиваться. Для школьной жизни очень неудобные недостатки. И вот в классе я принимаюсь мечтать, придумываю себе более приятную судьбу. Я — Тьерри Праща [4] Тьерри ла Фронд — благородный разбойник, герой известного сериала 1963–1965. , одинокий в стане англичан, влюбленный в Изабеллу, гордый борец с несправедливостью.

Именно с тех пор я сохранил своеобразную эмпатию ко всем этим детям с дисграфией, дислексией, диспраксией, которых вечно упрекают за ошибки, которых они просто не могут не делать. От которых требуют невозможного, быстро и последовательно выбивая их из колеи и сбивая с толку.

Во втором классе я перешел в другую школу, но ничего не изменилось — те же неловкость и неуклюжесть, то же невнимание, в результате которого день кажется бесконечно долгим; поневоле начинаешь нервничать и суетиться. Лет десять назад я встретил одну из моих воспитательниц в детском саду, она пришла на консультацию к моему тогдашнему начальнику. Растрогавшись от нашей встречи, она призналась профессору Режи де Виллару: «Он такой был славный малыш, но в классе должен быть только один такой ребенок, не больше». По легенде, он ответил: «То же самое — среди больничного персонала».

Двигательная активность и леворукость и поныне со мной. Надо было с этим жить, приспосабливаться, компенсировать развитой речью, стараться заинтересовать, придумывать способы успокоиться… Получилось. Начальную школу я заканчиваю неплохо. Первый в классе по устным предметам, легкое отставание по письменным.

В среднюю школу я отправляюсь на гребне этой волны. В лицея Ампер меня принимают тепло, и первые месяцы по инерции проходят неплохо. Но потом начинаются трудности. Я мал ростом, суетлив и ничего не смыслю в математике. Первые неудачи, первые огорчения, замечания учителей, призванные помочь, но в этой ситуации губительные.

«Следует проявлять больше внимания и усидчивости». Где ж их взять-то?

«Пишите аккуратней!» Не получается…

«Недостаточно сознательный и взрослый». Увы…

В общем, мне постоянно пеняют на мои недостатки. Обидно и несправедливо.

Я отыгрываюсь (во всех смыслах) на шахматах, бросая таким образом вызов всем вокруг. В одиннадцать лет я выигрываю турнир лицея. Ученик выпускного класса, который вручает мне приз, поражен моим «детским» видом.

«Вот этот что ли победил?» Лестно слышать. Я отмщен.

Выбор второго языка позволяет мне отчасти избавиться от клейма неудачника, а значит, начать нормально существовать. Мама советовала испанский, отец — немецкий. Я выбираю арабский: впервые мне можно писать в правильном направлении! Во всем лицее только двое учат арабский; мне нравится быть не таким, как все.