Джозеф Пирс: Биология трансцендентного

Среди многих других это событие сорокалетней давности дало мне понять, что человеческая сексуальность, будучи покрыта духовным покрывалом любви, является воротами в высшую трансцендентность. Ранняя форма этого опыта — "потеря сознания" в возрасте 22-х лет — привела к странному, весьма необычному состоянию, для определения которого я позаимствовал научный термин "неконфликтное поведение". Это была череда эпизодов, продолжавшаяся до двадцать третьего года моей жизни. Все эти события послужили основой для моей первой книги — "Трещина в космическом яйце". Хотя я и не дал в этой книге подробного описания главной трещины в скорлупе моего восприятия мира, которая образовалась из-за этого самого неконфликтного поведения, я всё же затронул вопрос, косвенно ставящий под сомнение доверие ко мне со стороны читателей. (Я начал писать эту книгу в 1958 году, в период более консервативный по сравнению с 1970 годом, когда я продал эту книгу и когда над нами разразилась эра Нью Эйдж).

Причина моего неконфликтного поведения кроется в моей убежденности в том, что большая часть меня умерла с потерей моей глубокой любви годом раньше. Мой жизненный опыт вырос из своеобразного псевдо-суицидального опустошения, охватившего меня и граничившего с иррациональным нежеланием продолжения, кратко именовавшегося "это последнее, до чего мне есть дело".

Форсирование до предела этой безудержной энергии привело к прорыву в понимании того процесса, который происходил во мне без подготовки и без переходного периода. Я обнаружил способ преодоления наиболее древних инстинктов самосохранения, в результате чего временно исчезли все страхи и, как следствие, отказ от всяких предосторожностей. Это позволило мне в определенный период времени совершить поступки, казавшиеся невозможными в обычных условиях повседневной жизни.

В "Трещине космического яйца" я рассказал, как смог продемонстрировать своим соседям по общежитию, что огонь не обжигает меня. Мы все закурили, причем я для показа чуда прикурил полную пачку сигарет "Пэлл Мэлл" (длинных, без фильтра). Глубоко затянувшись, я дымящимися концами сигарет поочередно дотронулся до своих ладоней, пальцев, запястий, а затем — и до лица и век. Завершил я свой показ, взяв в рот подожженные концы трех сигарет и начав выдувать искры на стол. Во время своих действий я испытал сильное напряжение всех чувств, но не боль, а на следующий день на моей коже не осталось ни следа ожогов. Каждый раз, прижигая кожу сигаретой, я был совершенно уверен, что никакого вреда мне не будет, как и произошло. После этого пара физиков из нашей группы сумели измерить температуру горящего кончика сигареты. Она составила 1380°по Фаренгейту, что чуть больше половины температуры при настоящем пожаре. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы впечатлить моих приятелей-студентов.

Такого рода момент неконфликтного поведения на какую-то долю секунды, казалось, показал, что исход был предрешен — смерть уже была во мне. Я зафиксировал этот феномен в своем сознании, не давая ему качественной оценки и не подвергая анализу. Смерть была не возможностью, которой следовало опасаться, а фактом, который следовало признать, — смерть уже произошла. Я был потрясен остротой известного высказывания "нельзя убить человека дважды" и почувствовал, что ощущаю состояние звенящей ясности, созданной миром каких-то невидимых, туго натянутых медных проволок, причем у меня не было ни малейшего понятия о том, как возник этот образ.

Приняв факт смерти без всяких оговорок, я понял, что напугать меня возможностью смерти или вреда невозможно. Во время каждого инцидента я чувствовал себя странно неуязвимым — и на какой-то момент действительно был таким. Казалось, что я нахожусь на грани бытия и небытия, иду по линии между миром неземным и материальным, наблюдая за собственным телом извне, а не находясь в нем. Это смещение перспективы дало мне возможность, которую антрополог Мирча Элиаде назвал способностью "вторгнуться в онтологические конструкции вселенной". Это научное определение Элиаде дал неординарным явлениям, известных миру благодаря тибетским йогам, с которыми десять лет он общался в сороковые годы. Позже я читал его книгу "Йога: бессмертие и свобода" (Нью-Йорк, 1958).

Я обнаружил: при любых обстоятельствах, если сознательно отбросить в сторону инстинкт самосохранения, можно перевернуть, изменить или модифицировать обычный путь развития событий. Это не было игрой одной из частей моего сознания с другими, не было и психологической или духовной смертью моего эго или потерей себя. Это было подлинное принятие смерти всем моим нутром. Мне нечего было терять! Я понял, что в этом состоянии не только огонь не мог меня обжечь, но и гравитация не обязана была держать меня своей привычной хваткой в безопасности — первопричина не давала своего обычного эффекта.