Мария Климова - Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.

— Так у меня и в деревне условия такие же. За продуктами в поселок — три километра пехом. Автолавка исключительно раз в неделю, и то не все привозит. А за врачами только в райцентр на автобусе. Еще и мобильный плохо ловит, надо на крышу к соседу проситься, чтобы сигнал был. В том году намаялась, — поддержала разговор Малина, забирая у Тони ведерко для снеговика. — Но детям-то хорошо. Воздух, речка. Экология! Ну и мне в земле ковыряться нравится.

Слушая девчонок, я поняла, что с рождением Нюськи окончательно разлюбила лето. Первый раз разочаровалась еще в школе, когда все разъезжались, а я оставалась скучать в городе. Второй — в минувшем году, когда провела три с половиной месяца на даче гошкиной бабушки. Слушая Малину, я поражалась тому, как, оказывается, некоторые спокойно и философски могут относиться к такому виду досуга и даже считать его отдыхом.

Я на даче страдала. Во–первых, там не было Гошки, а я без него вообще маловменяема. Он приезжал по выходным отсыпаться, и я мучилась, потому что хотела одновременно побыть с ним наедине, тоже поспать и уйти втроем куда-нибудь подальше от его дражайших родственников. При этом его дедушка специально всю неделю копил хозяйственные дела, чтобы на выходных развлечься с любимым внуком. Так что муж спал, потом помогал деду, а я по–прежнему была приставлена к Нюсе без шансов отойти даже на шаг.

Во–вторых, на даче нам просто физически не хватало места. Ей–богу, я не ожидала, что одна маленькая принцесса и ее не такая уж крупная мать могут заполнить своими вещами столько пространства. Все, что оставалось на небольшой терраске от маленькой тахты, было завалено нашим барахлом.

Спать вдвоем с Нюськой было терпимо, хотя она перманентно норовила развернуться перпендикулярно мне и пихалась ногами. Но когда приезжал Гошка, становилось невыносимо: тесно, жарко, потно и совершенно мучительно в интимном плане. Всю неделю я ждала, когда же приедет мой ненаглядный, а в выходные по ночам (а также вечерам и утрам), я мечтала, когда же он, наконец, уедет.

В–третьих, там я остро страдала от одиночества и от чрезмерного общения одновременно. На даче, кроме нас, жила моя прасвекровь с мужем и их приятельница с мальчиком лет восьми, который либо играл в спайдермена и черепашек ниндзя там, где я выгуливала Нюсю в коляске, либо уходил куда-то на улицу к другим мальчишкам, впрочем, ничем, кроме звонкого голоса, особенно не досаждал.

Вторую половину дома — за символическим заборчиком — занимала соседка с полуторагодовалой внучкой. Девочка быстро получила прозвище «Молекула» — полностью «Молекула Ртути». Она с дикой скоростью хаотически передвигалась по своему участку и каким-то образом моментально оказывалась на нашем. Ее привлекала клубника, которую рвать категорически воспрещалось. Ее вообще тянуло ко всему, что было под запретом. Поэтому при появлении девочки у заборчика мне приходилось со сверхзвуковой скоростью бросаться на перехват. Чтобы минимизировать шумовой эффект, нужно было не только поймать, но и срочно отвлечь чем-то эту «мелочь», пока ее не заберет бабушка. Это вносило дополнительное разнообразие в мою и без того увлекательную дачную жизнь.

Уйти куда-нибудь так, чтобы никто не слышал мои разговоры по мобильному, было нереально. Так что хронический крик души «Заберите меня отсюда!» я давила в зародыше, урезонивая отчаявшийся внутренний голос тем, что младенцу нужен воздух. Так как событий почти не случалось, общение через смски теряло смысл за недостатком тем. Я изнывала от отсутствия бесед с друзьями и единомышленниками и ждала редких весточек от девчонок.

Зато общение со старшим поколением лилось через край. В доме были приняты совместные трапезы, так что меня будили к завтраку. Для этого просто начинали готовить; через картонные перегородки я слышала абсолютно все.

За столом меня экзаменовали по истории и современной политике, интересовались взглядами «нынешней молодежи» на религию и сельское хозяйство, социальное неравенство и кинематограф. Конечно же, со мной щедро делились пикантными моментами из детства и отрочества моего супруга, душещипательными подробностями конфликтов с его мамой и прочими накопленными за долгую жизнь семейными мифами и легендами.

Комментарии старших к современным методам взращивания младенцев неоднократно щекотали мои нервы: «Ты ведь педагог, ну, как же не понимаешь…», «неужели тебя не учили тому, как…», «современные врачи совсем разучились лечить, если считают, что…» Я мучилась, но в силу воспитания и определенного склада характера не шла на открытый конфликт, и только иногда шепотом жаловалась Гошке по выходным, что не могу больше держать ответ за всех и вся, всхлипывая тихонечко, чтобы через картонную стенку никто не услышал.