Эдвард Эдингер: Творение сознания. Миф Юнга для современного человека.

Первые проблески нового мифа в своем сознании Юнг почувствовал во время посещения в начале 1925 года индейцев пуэбло, проживающих на юго-западе Соединенных Штатов. Ему удалось завоевать доверие Охвиэ Биано (Горного Озера) — вождя племени таоса. В «Воспоминаниях, снах, размышлениях» Юнг описывает свой разговор с Охвиэ Биано:

«Американцы хотят разделаться с нашей религией. Неужели они не могут оставить нас в покое? Ведь то, что мы делаем, нужно не только нам, но и им. Да, мы делаем это для всего мира. Это идет на пользу всем людям», — говорил Охвиэ Биано.

Судя по его взволнованности, он намекал на какой-то исключительно важный элемент своей религии. Поэтому я спросил: «Значит, по-вашему, то, что вы делаете в своей религии, приносит пользу всему миру?» Он ответил с величайшим воодушевлением: «Конечно. Если бы мы не делали этого, что стало бы с миром?» И он многозначительным жестом показал на солнце.

Я почувствовал, что мы приблизились к исключительно тонкой материи, таинству племени. «Прежде всего, — сказал он, — мы — народ, который живет на крыше мира; мы — сыны нашего

7William James, Essays of Fith and Morals (New York: Longmans Green & Co., 1974), pp. 311 ff.

8С G. Jung, Memories, Dreams, Reflections, pp. 289—298. (BCP c.287)

9Barbara Hannah, Jung: His Life and Work (New York: G. P. Putnam's Sons, 1976), p. 284.

Отца, Солнца, и с помощью нашей религии мы ежедневно помогаем ему пересекать небо. Мы делаем это не только для себя, но для всего мира. Если бы мы прекратили совершать обряды нашей религии, через десять лет солнце перестало бы всходить, и воцарилась бы вечная ночь».

Теперь я понял, на чем основывается «достоинство», самообладание каждого индейца. Ведь он — сын Солнца; его жизнь наполнена космическим смыслом, ибо он ежедневно помогает всходить и заходить Отцу и хранителю жизни 10.

Вера индейцев пуэбло в то, что они помогают своему Отцу, Солнцу, каждый день всходить и совершать свой небесный переход, послужила основой для первоначальной, наивной версии юнговского мифа. Несколько позже, в том же 1925 году, во время путешествия по Африке Юнг испытал еще одно подобное переживание, благодаря которому формулировка этого мифа стала более отчетливой. Юнг писал:

Из Найроби мы на маленьком «форде» выехали в долину Ати, представляющую собой огромный заповедник. С невысокого холма открывался поистине величественный вид на эту обширную саванну. На горизонте виднелись стада диких животных: газелей, антилоп гну, зебр, бородавочников и т. п. Пощипывая траву, стада неторопливо продвигались вперед, подобно медленно текущей реке. Глубокую тишину нарушали лишь редкие тоскливые крики хищных птиц. Это была тишина вечного начала, тишина мира, каким он был всегда, или мира в состоянии небытия, когда еще никто не побывал в нем и не узнал, что есть мир. Я покинул своих попутчиков, чтобы насладиться чувством совершенного одиночества. Я ощущал себя первым человеком, открывшим для себя существование мира и тем самым сотворившим его.

Здесь мне с потрясающей ясностью открылся космический смысл сознания. Алхимики говорили: «Искусство совершенствует то, что природа создает несовершенным». Человек, воплощенный в моем образе, в невидимом акте творения запечатлевает в мире совершенство, даруя миру объективное бытие. Этот акт мы обычно приписываем Создателю, не отдавая себе отчета в том, что, поступая так, мы рассматриваем жизнь как совершенный механизм, а человеческую психику как функционирующую без всякого смысла согласно известным и предписанным правилам. В подобном унылом, механическом представлении нет места для человеческой драмы, мира и Бога, нет «нового дня», ведущего к

10С. G. Jung, Memories, Dreams, Reflections, pp. 251—252. (BCP, с 249)

«новым берегам»; все это заменено скучным ходом заранее вычисленных процессов. Мне вспомнился мой старый друг индеец. Смыслом существования своего племени он считал помощь солнцу в его ежедневном прохождении по небу. После длительных поисков, потеряв надежду обрести свой собственный миф, я был поражен полнотой смысла, кроющегося в этой вере. И я понял, в чем заключался предмет моих поисков. Я понял даже нечто большее, а именно: человек придает творению необходимую полноту и, в сущности, является вторым творцом мира, поскольку лишь он один дает миру его объективное бытие — ведь без этого безмолвно поглощающий пищу, рождающий, умирающий, клюющий носом в течение сотен миллионов лет мир так и ушел бы в глубочайшую ночь небытия неуслышанным и неувиденным. Человеческое сознание создало объективное бытие и смысл, и тем самым человек нашел свое неотъемлемое место в великом процессе бытия •'.