Абрам Фет: Введение в психологию

Все эти причины, мешавшие научному изучению человека, существовали всегда и будут существовать еще долго. Есть, однако, иная предпосылка такого изучения, возникшая не так давно. Я имею в виду научный метод. По сравнению с историей человечества научный метод выглядит почти сомнительным новшеством: ему всего триста лет. Имена Галилея и Ньютона отделяют Новое время от Старого более четко и доказуемо, чем плавание Колумба или Французская революция: с них начинается научное понимание природы. Конечно, развитие науки началось с тех ее отраслей, где она была не только необходима, но и респектабельна. Пожалуй, теория движения планет ничуть не проще психоанализа. Но, как утверждает одна из аксиом Ньютона, «вездесущие божие не препятствует движению тел». Так или иначе, научный метод сложился на материале физики, химии, астрономии. Многое в биологии не могло быть понято без этих вещей; но для многого просто не было психологических условий. Современная психология стала возможной лишь на основе научного метода, пришедшего в нее извне. Что здесь важно, это не приборы и не формулы, а стиль мышления . В разные времена неумение думать прикрывалось разными масками. В наше время имя ему Кибернетика, и на щите его Интеграл. Злоупотребление формулами из невинной забавы инженеров превратилось в «рэкет», в метод запугивания и вымогательства. Читатель не найдет в этой книге ни интеграла, ни x 2; последний символ характерен для специального вида надувательства, выступающего под именем Статистики.

Итак, под природой человека мы будем понимать лишь то, что можно узнать о человеке объективно. Иначе говоря, мы будем называть знанием лишь те факты, касающиеся человека, которые любой наблюдатель может получить, действуя единообразным методом, или те представления о человеке, из которых единообразным методом выводятся предсказания таких фактов. Существенно здесь, что всякое знание должно сопровождаться указанием способа проверки этого знания [Здесь нет надобности входить в обсуждение тонкостей, связанных с такой проверкой. Это примечание адресовано не читателю, а логику по фамилии Поппер.]. Высказывания, способ проверки которых отсутствует, не имеют объективного (научного) смысла. Это – очень важное методологическое требование. Некоторые люди, страстно верящие в некоторый факт или в некоторую доктрину, убеждены в том, что их вера носит не только личный характер, а обязательна и для других людей, которые должны были бы разделить эту веру, если бы не были так плохи. Как правило, ссылка на моральные качества оппонентов как раз и означает отсутствие у веры объективного смысла. Ниже приводится список утверждений «объективного» и «необъективного» характера; справа от каждого объективного утверждения указан способ проверки, придающий ему точный смысл; в остальных случаях стоит вопросительный знак.

Чтобы эта таблица не показалась Вам такой уж смешной, сделаем к ней некоторые комментарии. Прежде всего, под проверкой мы понимаем эмпирическую проверку; поэтому (и для простоты дела) мы не указали в п.(2) на проверку путем доказательства, разумеется, вполне убедительную. В п. (6) подразумевается, что известно, о каком рыжем и каких часах идет речь. В пп. (9), (10) высказывания сами по себе бессмысленны; по существу, следовало бы расширять такие высказывания, например: «Павел физически слаб», «Петр склонен к отречению в день пасхи». Вообще, желательно, чтобы способ проверки лишь уточнял, а не создавал смысл высказывания. В п. (8) можно было бы «создать» смысл высказывания, но лучше таких утверждений избегать. Пп. (5), (11) не поддаются никакой проверке и никакому уточнению; это не утверждения, а выражения эмоций.

Конечно, все эти рассуждения не для того, чтобы объяснить, как выглядит объективное знание о человеке, а для обратной цели: объяснить, как оно выглядеть не может. Читатель уже догадывается, что автор не случайно выбрал для осмеяния тезис Великого Инквизитора: символ веры пишущего эти строки, очевидно состоит в том, что «человек – это звучит гордо». Однако, эта последняя фраза, точно так же, не имеет объективной проверки и просто выражает некоторую эмоцию.

К сожалению, с помощью формальной логики от Великого Инквизитора нам отделаться не удастся. Его тезис – не только выражение личной эмоции, например, усталости от допроса непосильного числа еретиков; это упорно функционирующий, злокачественный миф. Попытки вложить в него смысл и, тем самым, оснастить этот миф критериями проверки не прекращаются и становятся чуть ли не главным занятием во время Великой Чумы, в Смутное время, а также в периоды личных Katzenjammer‘ов любого происхождения. Наиболее распространенный вариант осмысления мифа состоит в том, что человек по природе своей жесток, готов и всегда рад терзать другого человека не только для выгоды, но просто для удовольствия; что моральные, религиозные и другие препоны не могут помешать ему в этом (ведь он слаб ), и только страх возможного наказания от начальства или соседей удерживает его от немедленного каннибализма. Конечно, жителю любой не слишком спокойной эпохи нетрудно в это поверить – если есть у него такая потребность . Человек без такой специфической потребности скорее удивится невероятному разнообразию человеческого поведения, совмещению в одном теле зверства и нежности, чередующихся иногда без связи с ситуацией, короче, удивится спонтанности человека. Иначе видит все это Иван Карамазов, он же Федор Михайлович Достоевский. Потребность, о которой была речь выше, у него имеется. И, как всегда в таких случаях, мнение Ивана Карамазова о человечестве есть не что иное, как его рационализированная исповедь о самом себе.