Фриц Ланге - Язык человеческого лица

Это впечатление усиливает форма рта. Хотя на нем больше нет той ожесточенности, которая свойственна ее молодому изображению. Ротовая щель представляет собой незначительно вогнутую по отношению к носу дугу, которая могла бы возникнуть при тихом смехе. Нижняя губа стала несколько толще. Это следует понять. После того, как королева пришла к власти, она больше не нуждалась в том, чтобы терпеть унижения, как было в ее юности и молодости. Поэтому, возможно, у нее возникла привычка в случаях, когда у нее бывали основания для дурного настроения, выпячивать нижнюю губу. Также и ставшие более отчетливыми морщины у уголков рта говорят о том, что теперь королева могла открыто выражать свои дурные настроения. Однако одновременно она старается придать своему лицу дружелюбный оттенок — или, правильнее, вероятно научилась симулировать дружеское расположение. На картине, написанной Антонисом Моором, придворным художником Филиппа II Испанского, это искомое дружеское выражение, вероятно, еще сильнее, чем оно было в действительности в ее повседневной жизни. Поскольку оно адресовано королю, с целью пробудить в нем симпатию и заинтересовать его, чтобы он, возможно, предложил ей, рано отцветшей английской королеве, свою руку и испанский трон. При всех обстоятельствах ее улыбка какая-то ненастоящая. Это типичный «ложный смех» в смысле Дюшена. С этими жёсткими глазами искренняя улыбка никак не вяжется.

Наиболее выраженные возрастные изменения на лице у мужчины я обнаружил на портретах Шопенгауэра (рис. 294 и 295). Портрет, написанный в период его юности, изображает необычайно прекрасного молодого человека с полными пухлыми губами, которые испытующе и придирчиво-сибаритски выдвинуты вперед. Я уже указывал на то, что полные губы часто без дальнейших оговорок интерпретируют как признак чувственности, и предупреждал против ошибочности подобного подхода. Однако при взгляде на молодого Шопенгауэра у меня действительно всегда создавалось впечатление, что в его полных губах выражается его чувственность. Умные относительно глубоко посаженные глаза с четко очерченным тарзальным веком потерянно смотрят вдаль.

И вот более позднее изображение! Глаза погрузились глубоко в глазницы, они не смотрят больше меланхолично и мечтательно, но неподкупно критическим взглядом устремлены на окружение. Брови по сравнению с изображением его в юности значительно сдвинуты и в целом смещены вниз. От этого возникают «бровные морщины». Еще больше фиксирует возрастные изменения форма рта. Он очень сильно вытянут в длину буккинатором и показывает, что старик вынужден от многого отказаться; верхняя губа ожесточенно втянута внутрь, углы рта указывают вниз. Рот старика представляет собой полную противоположность рту юноши. Мечтательный и наслаждающийся жизнью юноша превратился в фанатичного и ожесточенного пессимиста. Эти столь сильные изменения можно понять лишь в том случае, если познакомиться с историей его жизни.

Когда Шопенгауэру было 17 лет, его отец покончил с собой. Хотя из-за жесткости отца, он не смог с ним сблизиться при его жизни, он стал почитать его после его смерти. Мать же, которую он до этого любил, лишилась его привязанности. При этом существенную роль сыграла та не вполне безупречная жизнь, которую она вела в Веймаре. Отец Шопенгауэра заставил его овладеть профессией торговца. После его смерти он сначала, движимый определенным пиететом к отцу, продолжал обучение, хотя с юности его тянуло к совсем другому. Роковым для его развития было, далее, то, что его родители вместе с сыном годами разъезжали по Европе, поэтому регулярные школьные занятия, которые посредством общения со сверстниками могли бы, вероятно, придать большую твердость и определенность его характеру, были для него невозможны. И, наконец, Шопенгауэр был наследственно отягощен. Липман указывает, что у него наблюдалась наследственно обусловленная несгибаемая сила воли, но в то же время и болезненная горячность, которая у многих членов семьи проявлялась вплоть до сумасшествия. Эта проблемная наследственность уже в юности выражалась у Шопенгауэра в необычайной восприимчивости, которая могла приводить к тяжелейшим приступам страха. Становится ясно, почему на юношеской картине его глаза, полные меланхолии, так мечтательно смотрят вдаль. Наслаждающийся чувственный рот можно понять, если знать, что в юности Шопенгауэр в тяжелейшей степени был одержим демоном чувственности. Эйхлер рассказывает о нем, что он «был сердит на женщин и не чурался посещения борделей». Его позднейшая неприязнь к женщинам, согласно Эйхлеру, основывалась на присущем ему страхе из-за своей сильной чувственности попасть в полную зависимость от женского пола. Особенно роковым для его развития оказалось то, что он никогда не сближался с умной и духовно равноценной ему женщиной, которая оказалась бы в состоянии привить ему более высокие понятия о женском поле.