Ирина Хакамада - В предвкушении себя. От имиджа к стилю

Как я уже заметила, персональный стиль вообще меня не волновал. В моем представлении на тот момент, политик — это человек с большим портфелем, набитым документами. Это сейчас дама с iPadом никого не удивит. А в 1993 г. до подобных гаджетов было далеко. Вершина мечты — фирменный портфель. Я его приглядела в витрине сумочного магазина Mandarina Duck. Бешеные деньги! Решила, если войду в парламент, куплю себе подарок. Этот приз помог двигаться еще активнее. Помню, еще в детстве я постоянно собирала бумажки в старую мамину сумку и на вопрос о том, чем я занимаюсь, отвечала почти так же, как говорил пресс‑секретарь Ельцина Сергей Ястржембский, комментируя деятельность президента: «Лаботаю с модументами» (пять лет ребенку).

Вопрос имиджа и стиля встал во весь рост во время избирательной кампании от московского Орехово‑Борисова. Мои ломали голову, как адаптировать азиатское лицо к русскому избирательному ландшафту. Ни стилистов, ни политконсультантов, ни больших денег. Я вообще не понимала, что делать. И никто не понимал. На плакаты повесили старую фотографию: я в черном сарафане. Выборы зимой, а я в сарафане. Избиратель сочувствовал: мерзнет кандидат в депутаты на декабрьском ветру. Неожиданно наша экономия и дилетантизм обернулись плюсом в мою сторону. До такой фигни конкуренты не додумались, являя себя на картинках в темных костюмах. Они — строгие и серьезные — возвышались над дорогой, а я — в местах поскромнее, но нежная и с беззащитными ключицами. Получилось, но не специально, а по скудости средств.

Следующая проблема: ролик на местном телевидении. Мой облик выпадал из привычного образа советского политика. Слишком легкий, не внушающий ни доверия, ни веры в силу. Задача стояла — утяжелить. Но как? Как это сделать с образом худенькой девушки с раскосыми глазами, в очках, с мягким кошачьим тембром голоса, пухлыми своевольными губами как у ребенка. И тут гениальный директор школы, теперь известный учитель на всю страну, Ефим Лазаревич Рачевский придумал втиснуть меня в имидж Мао Цзэдуна. Великий и ужасный красный Мао. Сегодня весь китайский поп‑арт выстроен на этом образе. Мы запустили мой самурайский профиль под энергичную музыкальную фразу из «Время, вперед», прерывая на поворот головы в анфас и краткую революционную декламацию либеральных тезисов программы под задорную речевку. Смешали что‑то от левого Китая и что‑то от героев комсомольских строек 1930‑х. Я разогнуться не могла от смеха. Получилась убойная по своей абсурдности картинка. Но избиратель не смеялся. Избиратель вздрогнул от неожиданности и узнаваемости образа одновременно. Когнитивного диссонанса, однако, не возникло. Наши рейтинги неумолимо росли.

Ну что еще? Мою японскую инопланетность мы решили одомашнить с помощью дешевого дутика, вязаной шапочки и варежек. В таком виде я болталась по районным магазинам с «мужем» Рачевским. Мы громко обсуждали, сколько брать колбасы или творога и почем. Набивали сеточку тем, что подешевле, и тащили все в штаб голодным энтузиастам нашей кампании. Постепенно, соотнося сарафан, Мао и девушку в дутике, люди начинали узнавать и признавать меня за свою.

Однако на встречах я всегда появлялась в более органичном виде. Человек на сцене всегда немножко звезда. Мне было некомфортно искусственно разыгрывать «свою в доску». Хотелось как‑то наряднее, естественнее, в соответствии с представлениями о себе. Кстати, может, это и ошибка — не подстраивать себя под зал, но тогда сработало.

Эта книга посвящена имиджу и стилю. Так что не буду описывать все этапы кампании. Главное — мы победили, что вызвало изумление у экспертов и потрясение у конкурентов. Я сама удивилась, хотя билась насмерть. Я даже не совсем осознала, куда я прошла. Что сказалось впоследствии на моем появлении в Государственной думе первого созыва. Кстати, меня поздравили представители японского посольства. Видно, гордость за полусоотечественника и вечная надежда на получение Курильских островов сыграли свою роль. Мне передали огромный портфель Mandarina Duck, тот самый портфель моей мечты. Мальвина отдыхает!

Еще больше она отдохнула, когда я собралась на первое заседание. Моя приятельница Света предложила сменить имидж и пойти к ее мастеру Саше. «Новая жизнь, новый образ обязательно!» — убеждала она меня. Я сопротивлялась. Имелся плачевный опыт. Еще в предыдущем браке я решила подстричь волосы. Парикмахер сделала мне двухуровневое каре. Типа холмик, а на нем еще крыша. Мой тогдашний муж при всей любви понял, что на этот раз его чувство ко мне не выдержит испытания. Крышу и холмик он состригал всю ночь, доводя мой образ до максимальной привлекательности. Затем два года я опять отращивала волосы, старательно обходя стороной салоны красоты. Но Света была непререкаемым авторитетом, и я решилась. Пришла к мастеру в чем‑то женственном и согласилась на легкую стрижку, указав, что предыдущая попытка была крайне неудачной. Он начал колдовать, я впала в доверительный к нему анабиоз и вдруг обнаружила в зеркале голову почти без волос. Наступил тихий советский шок. Как сквозь вату — так как уши от ужаса заложило — проник вкрадчивый голос Саши: «Может, на затылке выбрить бабочку?» Я автоматически кивнула, пытаясь, пока он что‑то там выбривал, прийти в себя, с достоинством расплатиться и добраться домой.