Михаил Решетников - Элементарный психоанализ

Основное правило классического психоанализа предполагало, что вначале психоаналитик сохраняет молчание на протяжении практически всего сеанса. Он должен молчать, даже несмотря на настойчивые попытки пациента вступить в «контакт», получить ответ на «запрос» (чаще всего в виде поощрения или осуждения), в какой бы форме этот запрос не проявлялся — завуалированном или открытом приглашении к обоюдной беседе. В этом и состоит коренное отличие психоанализа от рациональной (рассудочной) терапии, при которой лечебный эффект достигается именно в процессе собеседования терапевта с пациентом путем мотивированного убеждения или разубеждения в неверности тех или иных психологических установок пациента (с целью изменения отношения к ситуации, если ее саму нельзя изменить), или путем подсказки тех или иных индивидуально и социально-приемлемых вариантов решения внешних или внутренних конфликтов.

Постепенно в общественном мнении среднего и привилегированного класса о благополучном во всех отношениях человеке укоренилось представление, что он обязательно должен иметь своего врача, своего юриста и своего психоаналитика. И это, безусловно, верно, так как психоанализ позволяет не только решить внутренние проблемы, но и открывает принципиально иные горизонты в межличностном взаимодействии, проявлении способностей и талантов личности, достижении успеха в творчестве или карьере.

Почему здесь говорится только о среднем и привилегированном классе? Дело в том, что и подготовка психоаналитика, как специалиста высочайшего уровня квалификации, и его терапевтическая работа стоят достаточно дорого — от 70 до 150 долл. в час в западных странах и от 10 до 50-70 — в России. Когда меня спрашивают, почему эти сеансы так дороги, я обычно объясняю, что, во-первых, это очень трудная и очень ответственная работа, а во-вторых — на каждой часовой сессии я использую всю свою подготовку, которая заняла около 10 лет, и весь свой 30-летний профессиональный опыт, а это кое-чего стоит. И я могу сказать, что у меня еще не было ни одного пациента, который сказал бы, что время и деньги, затраченные на анализ, были затрачены зря. Очень часто можно встретить попытки противопоставления психотерапии и медикаментозного лечения. Психоаналитики не против психофармакологии, но мы всегда были и будем против ее изолированного, необоснованного и бесконтрольного (то есть — без сочетания с систематической психотерапией) применения. Психофармакология в «чистом виде» — без психотерапии — это, безусловно, лечение «для бедных». Психические проблемы не имеют химического решения. Иногда, прежде чем прикасаться к психической травме, ее нужно обезболить, но если лечить «перелом» только обезболиванием, то он, возможно, и срастется, но кое-как.

Итак, предложив пациенту говорить все, что приходит ему в голову, во время сеанса терапевт преимущественно хранит молчание. Но несмотря на это вербальное и эмоциональное безмолвие, между терапевтом и пациентом возникает специфическая связь, которую, как уже отмечалось, Фрейд обозначил термином «перенос». Молчание психоаналитика, бесспорно, фрустрирует (вызывает неудовлетворенность) пациента и побуждает его (в определенной степени из желания вызвать хоть какую-то ответную реакцию) рисовать картины все более мрачных и «зловонных» воспоминаний, погружаясь во все более глубокие слои психики и, как правило, обращаясь при этом к ранней юности и детству. Это могут быть как воспоминания, так и псевдовоспоминания, но и последние — у всех разные и глубоко личностно обусловлены. Это «погружение» в далекие воспоминания и чувства Фрейд обозначил термином «регрессия». Оставаясь без ответа, запрос приобретает все более примитивные (в индивидуально-историческом аспекте личности) формы, такие как потребность в материнской любви, заботе, наказании или прощении, вплоть до «желания быть отшлепанным».

В более общем варианте регрессия, как один из способов психологической защиты, состоит в возвращении к более ранним стереотипам поведения и как бы восстановлении в общении тех заведомо успешных в прошлом (преимущественно—в детстве) способов реагирования или ситуаций, в которых переживалось чувство удовольствия (связанное с родительской любовью и ощущением защищенности). При этом запрос всегда остается направленным на психоаналитика, проводящего сеанс.

Несколько отвлекаясь, скажем, что в зависимости от проблем пациента и фигур его ранних привязанностей (и гораздо меньше — от личности терапевта) последний может «принимать» на себя (в переносе) самые различные роли, которые он должен четко осознавать и отслеживать. Я, например, несмотря на залысины и наличие у меня усов, нередко чувствовал, что, обращаясь ко мне, пациент на самом деле апеллирует к матери или бабушке, или тете, или сестре. И чаще всего этот запрос был обусловлен потребностями в принятии, любви, понимании и защите, которые не были в должной мере реализованы в детстве. В результате — не сформировалась способность к пониманию и принятию себя и других или эта способность претерпела невротические трансформации. Чаще всего это относится к любви и способности любить, в первую очередь — себя, а затем и другого — дарить и принимать любовь. Чувства характеризуются не только количественно, но и с точки зрения их целостности. Образно говоря, если мне дали два яблока, я могу отдать одно вам, и у каждого будет по яблоку. Если мне досталось только одно, я, скорее всего, смогу дать только половину, и целого яблока не будет ни у кого. Если-у меня всего треть яблока, я в лучшем случае могу предложить вам надкусить...