Марк Хаузер - Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

Для тех, кто заботится о принципах, лежащих в основе наших моральных суждений, важно выявить, что различает эти два случая. Что заставляет большинство людей думать, возможно сначала неосознанно, что необходимо остановиться и помочь ребенку на краю дороги, в то время как помощь иностранным детям, умирающим от жажды, не обязательна? Если к таким заключениям ведет разум, тогда те, кто критически анализирует эту дилемму, должны дать принципиальное объяснение своих суждений. Если их спросят: почему они не делают пожертвований, они назовут такие причины, как неопределенность, связанная с перечислением денег и гарантией того, что они будут доставлены умирающим детям. Далее будет упомянут тот факт, что они могут помочь лишь небольшому числу нуждающихся детей и что такие пожертвования должны находиться в компетенции богатых правительств, а не частных лиц. Все эти соображения выглядят достаточно разумными, но в качестве принципов для ведения благочестивой жизни они не годятся. Деятельность многих организаций, осуществляющих помощь детям, особенно ЮНИСЕФ, прозрачна и имеет исключительно высокие показатели передачи фондов по назначению. И хотя пожертвование -в 50$ спасет только 25 детей, разве не лучше спасти 25, чем не спасти никого? Вероятно, правительства разных стран могли бы помогать больше, но они этого не делают. В связи с этим почему бы не сделать пожертвования и не спасти нескольких детей? Когда большинство людей сталкиваются с такими встречными аргументами, они обычно неохотно соглашаются в принципе, а затем все-таки находят причины для отказа. В конце концов, они сдаются и приходят к вымученному заключению, что именно сейчас они не могут сделать это пожертвование — может быть, на следующий год.

Обращение к эволюции поведения помогает снять некоторое напряжение, которое возникает, когда мы сравниваем степень готовности оказать помощь раненому ребенку или детям, умирающим от жажды. Оно дает возможность частично объяснить наши рассуждения и плохо согласующиеся оправдания противоречивого поведения в этом и во многих других случаях.

В эволюционном прошлом человеку предоставлялись возможности помогать только тем, кто находился рядом: охотнику, раненному буйволом, голодающему родственнику, стареющему человеку и женщине с осложненной беременностью. Возможности для альтруизма на расстоянии не существовало. Психология альтруизма формировалась в контактах с ближайшим окружением, на расстоянии вытянутой руки. Хотя и сейчас нет гарантии, что мы обязательно поможем другим, оказавшись в тесной близости с ними; принципы, которые руководят нашими действиями, гораздо лучше объясняются с помощью категорий «близости» и «вероятности». Раненый ребенок, лежащий на краю дороги, вызывает немедленную эмоциональную реакцию и создает психическое состояние, побуждающее к действию, последствия которого имеют высокую вероятность успеха. Мы сочувствуем девочке и уверены, что наша помощь с высокой степенью вероятности облегчит ее страдания и спасет ей ногу. Фотография голодающих и умирающих детей также вызывает сострадание, но изображение не способно вызвать эмоцию такой же интенсивности, как реальное событие. Кроме того, даже если эмоция при виде детей на фотографии и возникает, связь между действием (пожертвованием) и его следствием (облегчением участи детей) психологически оказывается очень слабой.

Из приведенной выше дискуссии нам не следует делать далеко идущих выводов о том, что наши интуитивные представления всегда обеспечивают наилучшие варианты решения — в отношении того, что морально оправдано, а что нет. Как объясняет психолог Джонатан Бэрон, интуиция может привести к неудачным и даже вредным результатам [33] Руководство Бэрона по слепоте интуиции (Baron, 1994; 1998). . Например, мы с высокой вероятностью определим действия с отрицательными последствиями как запрещаемые. Одновременно с этим бездействие, которое приводит к таким же отрицательным последствиям, мы можем оценить как допускаемое. Вспомним, когда речь идет об эвтаназии, приоритетность позиции бездействия побуждает нас благосклонно относиться к прекращению жизнеобеспечения смертельно больного человека, в отличие от действия, цель которого — смерть человека. Такой же перевес в сторону бездействия позволяет одобрить отказ от серии прививок даже в тех случаях, когда они спасают жизни тысячам детей на фоне нескольких, умерших от побочных эффектов. Как показывает Джонатан Бэрон, эти ошибки коренятся в интуитивных представлениях, которые не дают нам возможности оценить последствия наших действий. Если интуитивные ощущения поднимаются до ранга правил, то умственная слепота оборачивается фантазиями. Необходимость оправдать наши мнения приводит к тому, что мы оказываемся вовлеченными в сложную психологическую игру.