Марк Хаузер - Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

Есть два способа интерпретировать эти факты. С одной стороны, дети могут иметь рано развившуюся общую компетентность, позволяющую отличить ложь от истины, но когда эта необходимость возникает в их собственных действиях (непосредственном исполнении) или когда их просят сообщить, как бы они поступили, иногда они лгут. Намеченные позиции (от компетентности к признанию нарушения и от него к исполнению — необходимости сделать что-то по этому поводу) не всегда возможно объединить или выстроить параллельно. В этот процесс могут вмешаться другие способности, препятствуя обнаружению правды. Альтернативно, хотя и не всегда исключая первое, дети могут понимать общее правило: лгать нельзя. Однако они просто не желают следовать кантианскому категорическому императиву: если плохо, когда лгут другие, значит, лгать нехорошо и для меня тоже. С другой стороны, несогласованность в поведении ребенка обнаруживает недостатки в процедуре суда: факт, что ребенок признает различие между ложью и правдой и воспринимает правдивое сообщение как действие более высокого морального уровня, не подразумевает, что он реализует эту позицию, когда возникнет необходимость такого рода в его собственных действиях. Качество судебной процедуры при этом сомнительно. Первый этап в этой процедуре не обеспечивает никакой гарантии, что дети скажут правду.

Внимание СМИ к отвратительным случаям педофилии среди духовенства (большинство публикаций появилось на пороге нового тысячелетия) обнажило проблему сексуальных злоупотреблений и сделало ее доступной для всеобщего обсуждения. Эти дела также поднимают вопрос о надежности оценочных механизмов судопроизводства: до какой степени маленькие дети способны лгать, чтобы скрыть, насколько близки к нарушениям такие индивидуумы, как священники и родители? Осознают ли они не только факт своей собственной лжи, но и последствия искажения правды для себя и для других? Как указывают Тальвар с сотрудниками, при опросе этот вид лжи часто имеет форму сокрытия информации. Сокрытие информации может прикрываться извиняющимся неведением или предоставлением ложной информации, чтобы скрыть правду. Сокрытие информации вообще не несет никакого морального бремени. Когда некто сообщает мне нечто по секрету, мы совместно храним эту тайную информацию. Иногда будет неправильным сообщать кому-то другому эту информацию, даже если тебя об этом просят люди, наделенные полномочиями. Например, если друг сообщил мне об изобретении, рассчитывая получить на него патент и разбогатеть, с моей стороны было бы неправильно рассказать об этом другим, — при условии, что я поклялся хранить тайну. С другой стороны, если взрослый подвергает ребенка сексуальным домогательствам и затем настаивает, чтобы ребенок сохранил это в тайне, кажется нравственно допустимым, даже обязательным для ребенка сообщить о злоупотреблении властям. Еще раз подчеркнем, твердая Деонтологическая позиция здесь проблематична, потому что Иногда оказывается допустимым лгать, нарушая обещание сохранить тайну. С намерениями лгуна и нарушителя обещаний нельзя не считаться.

Рассмотрим эпизод с патентом и случаи сексуального злоупотребления. Нарушение обещания в определенном смысле имеет целью навредить тому человеку, которому оно было дано. В случае с патентом нарушитель обещания открывает сверхсекретную информацию, что сведет на «нет» мечты изобретателя разбогатеть. Трудно воспринимать такой поступок иначе, чем в самом злонамеренном смысле. Напротив, хотя нарушающий обещание ребенок также намеревается вредить человеку, которому было дано обещание, мы воспринимаем это в положительном смысле — как обеспечение должного возмездия за сексуальное домогательство. Исключение из правила «никакого нарушения обещания» возвращает нас к проблеме содержательности исходного обещания. Сексуальный насильник не имеет никакого права просить ребенка сохранить свои действия в тайне, поскольку его действия вредят ребенку. Нельзя просить, чтобы другой человек сдержал обещание, если предмет обещания представляет собой моральное нарушение. Даже этот деонтологический принцип будет иметь исключения, которые определяются возможностью изменения некоторых параметров.

Тальвар с сотрудниками воспроизводили последовательность событий, которые, как правило, происходят, когда дети оказываются свидетелями морального нарушения и вызываются в суд как свидетели. В этот круг входят: описание случая, расспросы социального работника о том, что случилось, беседа с членом суда относительно понимания моральных различий и ответы ребенка судье на его просьбу рассказать правду. В первом эксперименте участвовали дети от трех до одиннадцати лет. Каждый ребенок видел, как его отец после ухода экспериментатора ломал куклу-марионетку. Затем отец обнаруживал признаки огорчения и, показывая ребенку сломанную куклу, просил его никому не говорить об этом. Как только ребенок соглашался сохранить эту тайну, возвращался экспериментатор и задавал ребенку ряд вопросов о кукле. При этом в одном варианте вопросы задавались в присутствии родителя, во втором — в его отсутствие. Во втором эксперименте дети того же возраста входили в комнату, видели кого-то из родителей — маму или папу, сидевших рядом со сломанной куклой. Родитель объяснял им, что случилось, и просил держать это в тайне. Таким образом, второй эксперимент отличался от первого только одним пунктом: ребенок не видел, кто сломал куклу.