Исчезновение проблемы ядерного оружия не делает ненужным ни один из памфлетов, массовых митингов, обсуждений на работе и диалогов между активистами, выступающими за мир, и военными лидерами. Наоборот, неожиданное изменение стало как раз результатом того, что целая армия родителей обсуждала эту проблему в детских садах, политики меняли свое мнение, сторонники ядерного оружия вступали в диалог, ужасы ядерной войны изображались в произведениях искусства и ученые вычисляли невозможность излечения жертв ядерной войны.
Неожиданная политика заключается не в том, чтобы оставить проблему в покое: она состоит в том, что каждый должен действовать в соответствии со своими убеждениями, даже если это может показаться совершенно бесполезным. Неожиданная политика состоит из того, что каждый будет делать что-то, что, как он убежден, будет хорошо и для него, и для всех людей, которых он знает, даже если это и кажется наивным. Неожиданная политика — это признание наивности, а не признание пассивности.
Неожиданная политика состоит в том, чтобы делать то, что кажется правильным, прямо на месте — и умения измениться, если потребуется. Это принятие того, что самая важная вещь, которую мы можем сделать — это что-то делать: действовать и меняться к лучшему настолько, насколько это возможно.
Это и признание того факта, что так как люди знают друг о друге гораздо больше, чем знает их сознание, и потому что люди делают друг для друга гораздо больше, чем знает их сознание, недостаточно просто прийти к соглашении по какому-то пункту и потом передать его через низкую пропускную способность языка. Человеку нужно просто делать что-то, что он считает правильным до самых глубин своего организма. Так как результат будет гораздо больше, чем мы сами это осознаем.
Сознание не должно направлять наши действия в том смысле, что мы обязаны делать только то, что ощущаем сознательно и что по размышлению кажется нам самым подходящим. Мы должны делать то, что подсказывают нам наши самые глубокие чувства. Мы должны всерьез принимать свою жизнь — а следовательно, и жизнь другого. У нас должно быть мужество признать, что жизнь — это гораздо больше, чем нам известно.
Как это сделал Нильс Бор, мы должны иметь мужество говорить наивные вещи, делать наивные вещи настойчиво и мирным путем в течение десятилетий, просто потому, что мы верим — мы правы, и чувствуем — это правильно, и осознаем, что это правильно.
А после этого мы можем верить, что сделали все от нас зависящее. В конце концов мы не можем сделать больше этого.
Трогательную наивность подобной точки зрения можно защитить только одним способом, через вопрос: как еще мы можем объяснить, что исчезла проблема ядерного оружия, что весь мир в конце 80-х узнал о проблемах окружающей среды, что население богатых стран постепенно осознает необходимость солидарности с населением бедных?
Как еще объяснить, что мы все еще здесь?
Американский историк Моррис Берман поднимает проблему инстинктивного стремления человека к коллективному самоубийству. В своей книге «Возвращение чувств», опубликованной в 1989 году, Берман объясняет этот инстинкт как социальную версию индивидуального панического страха непохожести. В индустриализованных культурах каждый проходит травматическую сепарацию между тем, чем он является, и тем, чем не является (я/другие), между тем, что человек сознательно воспринимает как он сам, и тем, что воспринимается им как от него отличное. «я»-сознание, которое возникает в первый год жизни, вызывает радикальную????? из которой появляется неизбежный вопрос: как относиться к непохожести — ужасному, скользкому и паукообразному, неконтролируемому, вещественному, дикому и примитивному?
Берман трактует значительную часть современной истории как попытку цивилизации решить проблему непохожести через зоопарки, пестициды, порнографию, алкоголь и религии — через все, что позволяет контролировать дикое. Фундаментальная сепарация между собой и миром создает ужас, беспокойство и одиночество. Культура накладывает табу на кровь, семя, слюну, пот и другие жидкости тела, так как они вызывают эту фундаментальную проблему: разница между моим окружением и мною. Для современного человека тело является неприятным, устрашающим напоминанием того, что мы и сами такие же, как и мир, что в конце концов мы естественны и грязны внутри.
«Ядерный холокост — это на самом деле научная версия утопии, в которой мир в конечном итоге уничтожает все беспорядочное, органическое и непредсказуемое и «очищается». Самоубийство — на политическом, экологическом или персональном уровне — это крайнее (и наиболее эффективное) решение проблемы Непохожести», — пишет Берман.
Читать дальше