Алексей Югов.: Безумные затеи Ферапонта Ивановича

Елена чуть в ладоши не захлопала.

Когда осмотр кончился, Елена неловко положила на стол несколько крупных бумажек.

— Это потом можно, — сказала акушерка, взглянув на «дензнаки». — Да и куда так много, зачем?

Она собиралась вернуть ей несколько бумажек. Елена удержала ее руку.

— Оставьте, прошу вас, — сказала она решительно. — Я должна просить вас о такой огромной услуге, что... Оставьте у себя деньги...

Акушерка внимательно на нее посмотрела.

— Я буду просить вас о полной тайне. Так, чтобы никто... ничего... Понимаете? И еще, чтобы вы не удивлялись и не пугались, что бы вы ни увидели. Хорошо? — сказала Елена.

— Ну, матушка моя, — махнула рукой акушерка, — я всего на своем веку насмотрелась — не испугаюсь. А насчет тайны, так будьте спокойны. У меня все дело на атом построено. Вы даже можете у меня провести послеродовой период.

— Ну, вот и хорошо, — обрадовалась Елена, — а то меня это беспокоило.

— Ладно-ладно — устроимся там. — А теперь пойдемте-ка чайку попьем, — сказала акушерка, беря ее под руку.

За чаем они разговорились до поздней ночи и когда разошлись отдыхать, то были уже друзьями.

В два часа пополуночи схватки участились и усилились, и акушерка перевела пациентку в кабинет.

Когда Акулина Петровна хотела взять из рук Елены небольшую сумочку, Ёлена не позволила.

— Но, ведь, нельзя же с собой ничего брать. Я даже белье на вас другое одену! — рассердилась акушерка.

— Нет, нет! Все, что угодно, а сумочка пусть будет у меня под рукой. Иначе я не согласна.

Акушерка вынуждена была уступить. Затем она приготовила все необходимое,..

Описывать роды я не буду. Те из женщин, которые рожали, помнят их по собственному опыту. Для мужчин эти знания будут совершенно бесполезны. А что касается девушек и вообще не рожавших, то я боюсь неумелым описанием испортить им предстоящее удовольствие.

Словом, роды уже кончались. Головка уже прорезывалась и вдруг акушерка, возившаяся около больной, взвизгнула и отшатнулась. У нее было явное намерение выбежать из кабинета.

Бледная рука измученной роженицы протянулась к сумочке, лежавшей на столике рядом с кроватью, и, вытащив оттуда маленький «дамский» браунинг, направила его на акушерку.

— Если вы... крикнете!.. я... застрелю! — сказала Елена, превозмогая боль. — Принимайтесь за ваше дело сейчас же! Ну?!..

Акушерка повиновалась.

— Господи... господи... да что же это? С ума я что ли схожу? Ведь вот она головка-то, вот она — под руками!.. А не вижу, не вижу! — бормотала она в отчаяньи.

— Да перестаньте вы хныкать! — крикнула на нее Елена, откладывая револьвер. — Я же предупреждала вас... Успокойтесь: с ума вы не сошли, а просто — перед вами роды невидимого ребенка!..

— Невидимого?!.. — ахнула акушерка и плюхнулась на табуретку. — Господи, да как же я обмывать-то его буду?!.. А как пуповину перерезать?!.. А дальше-то как?!..

— Бросьте причитать! Вы своего дела не исполняете, — кусая губы сказала Елена..

В Акулине Петровне это обвинение, видимо, затронуло профессиональную гордость. Удесятерив внимание, она приступила к своим прямым обязанностям.

— Ну, кто?.. Кто?.. — крикнула Елена и даже приподнялась на кровати, когда пустота, охваченная окровавленными руками акушерки, издала свой первый писк. — Мальчик? Девочка?

— Да черт его знает! — злобным голосом закричала акушерка, хватая трясущимися руками ножницы, чтобы отрезать пуповину.

Послед и пуповина, прилегающая к последу, были ясно видимы. Ребенок и пуповина, прилегающие к его тельцу, ничем не выделялись из окружающего воздуха.

— Ну, как ты его узнаешь?!.. Ничего не видать! — бормотала акушерка, возясь с невидимым младенцем.

— Да вы наощупь! — крикнула Елена.

— А и правда! — спохватилась акушерка. — А меня совсем, видно, из ума вышибло!

Она немедленно последовала совету Елены.

— С дочерью вас! — поклонившись, поздравила она родильницу.

Елена ахнула и без чувств упала на подушку.

Акулина Петровна не знала, к кому броситься, — к матери или к ребенку.

Весь остаток ночи, все утро и весь день до обеда прошли у них, как в жестокой лихорадке. Невозможно даже приблизительно передать все те затруднения, которые пришлось перенести несчастной Акулине Петровне. Эти затруднения были и при обмывании, и при кормлении, и при пеленании невидимой девочки.

Когда и акушерка, и Елена несколько привыкли к дикому факту, они не переставали смеяться.

Акулина Петровна догадалась, наконец, обозначить голову невидимки чепчиком, ножки — кисейными туфельками, а рот, нос и глаза — небольшими пятнышками из губной помады.