Владимир Зелинский - Благословение имени. Взыскуя лица Твоего

Правда, как и поэзия, узнается по красоте, по ее слепящей очевидности. Я часто думал, что образность опасна и сравнение грешно, ибо у Бога все единственно и одно нельзя подставить вместо другого. Но теперь ясно вижу, что уподобление не подмена, а взаимное озарение, когда явления мира в подобии узна ю т Создателя в другом облике и удивляются родному как новому богатству, как новой стороне мира. И читаю, как хожу по Господнему саду и вместе с автором учусь радоваться другому, даже если это атеист, игрок смыслов, турист по религиям, коллекционер святынь, потому что и в них отражение Бога. И даже в богоборчестве, как верно пишет отец Владимир, «есть тоска или ревность по Богу, причиняющая нам боль, из которой тоже растет понимание». «Вся тварь, – по слову автора, – глядит на нас глазами Господа и просится в гости, дабы поселиться в раю единства».

Тут почти в каждой странице видно, что правда прекрасна, и она сама находит себе слова, которые так «легки», что, кажется, давались автору готовыми и ему оставалось только записывать их. Я не хотел цитировать, ведь книга вот она – перед читателем, зачем отнимать у него радость собственного открытия. Но что поделаешь с эгоизмом первого чтения, когда хочется останавливать прохожих за рукав: «Послушайте!». Ведь ясная мысль небесна, она «ничья» и ею хочется обняться скорее. И я зачем-то выписываю и выписываю на отдельный листок.

«В каждом ребенке творение повторяется, потому что Господь рассказывает о себе по-новому».

«Всякое имя подобно ответу на неслышный зов. Когда мы произносим «дерево» или «река», не выдаем ли мы друг другу секрет, который Бог вложил в них и в нас? Он заключил нас в общение друг с другом».

«Не бывает мастеров молитвы, есть лишь мастеровые, ремесленники, «рабы неключимые» (Лк. 17, 10), которые тоже устают, изнемогают, унывают, как и все мы. Но иногда в момент усталости, или даже отчаяния, стена падает, дверь открывается и Дух входит в нас – пусть лишь не больше, чем на мгновение – для того, чтобы научить нас безмолвию радости, молчанию полноты».

«Все в мире приветствует, прощается и откликается любви, вложенной в творение. И когда откликаюсь, поворачиваюсь к Тому, Кто зовет».

И вот это – ужасное в своей глубине – на полях Евангелия:

В каждую минуту в каждом слове, каждом явлении природы и человеческого общения автор прочитывает небесное присутствие, проступающее лицо Бога, Который познает нас, как мы познаем Его, Который вглядывается в нашу свободу и, как добрый пастырь, ни минуты не теряет нас из виду, хотя нам может казаться, что колышек вытащен и нас ничто не связывает с Ним.

Отец Владимир и свою жизнь читает и видит так и свидетельствует прежде всего о собственном опыте, что и придает книге страшную напряженность и убедительность. Иногда, когда читаешь более главы подряд, может показаться, что он повторяется, поворачивает к свету одну и ту же мысль. Но ведь и Литургия за малым исключением всякое воскресение одна, а пресуществление все единственно. Вот и тут каждый взгляд и на одно имя – все к центру тайны и света, к Тому, Кто обитает «по ту сторону наших сроков», но всегда и сейчас, и всегда впереди. Как всегда впереди Отцы Церкви, которых о. В. Зелинский часто цитирует и которые тоже словно поворачиваются в контексте новой стороной, полной поэзии и отваги, обнаруживая молодую смелость первых веков нашей веры. Кому бы сегодня, к примеру, хватило дерзости сказать то, что сказал Максим Исповедник: «Всякая верующая душа зачинает и порождает слово Божие по своей вере. Христос – плод всех нас, все мы – матери Христовы». Поневоле вспомнишь, что на вопрос, обращенный к Серафиму Саровскому: почему современники не делаются святыми, он ответил: «Им не хватает решимости».

Зелинский – хороший ученик Отцов в свободе и доверчивости. Он одинаково слышит земную и небесную стороны мира, священную и житейскую истории, которые расходятся, когда мир перестает видеть Христа. Потому отец Владимир так настойчиво и напоминает нам, что «Слово, зачавшее нас, хочет жить в нас и стать нами», чтобы мы не бежали так бездумно, опаляемые тревогой, как часто бежим сегодня, потеряв цель, позабыв, как с горькой улыбкой говорил Гессе, «азбуку и таблицу умножения» – простые и спасительные основы мира.

Автор сзывает в союзники и собеседники мировую поэзию и мысль, и они тоже пронизываются Господним светом – Хлебников и Пастернак, Фет и Бродский, Аристотель и Кант, Толстой и Достоевский, без противоречия соседствуя с блаженным Августином и Иринеем Лионским.