Эрик Вейнер - География гениальности - Где и почему рождаются великие идеи

Почему же миф о вундеркиндах столь живуч? Потому что у него, как и у всех мифов, есть своя роль. Иногда мифы вдохновляют, как миф о Горацио Элджере. Если бедный ребенок из бедного квартала может добиться успеха, то, быть может, и у меня получится! Иногда мифы позволяют успокоиться и расслабиться. Моцарт был уникумом и капризом природы. Поскольку у меня никогда не выйдет так сочинять музыку, лучше и не пробовать… Куда я засунул пульт от телевизора?

Моцарт восхищался своими учителями, но, как знаток Италии, наверняка слышал слова Леонардо да Винчи: «Посредственен тот ученик, который не превосходит своего учителя». Моцарт впитывал знания и навыки учителей, но разрабатывал собственный самобытный стиль. Такое могло происходить лишь в Вене – гигантской лаборатории музыкальных экспериментов.

Как мы уже сказали, Моцарт любил Вену не только за музыкальность. Он приехал в нее по той же причине, по какой молодежь всех времен устремлялась в города: на людей посмотреть и себя показать, а больше всего – избавиться от удушливой родительской опеки.

Властный и самоуверенный, Леопольд Моцарт был ярко выраженным «родителем-вертолетом». Сам будучи искусным, но не выдающимся композитором, он был полон решимости сквитаться за обиды, реальные и воображаемые, посредством своего гениального сына. Трудно придумать лучший план катастрофы.

И действительно, едва Моцарт встал на ноги, его отношения с отцом дали первую трещину. В письме, написанном в сентябре 1781 г., его интонация удивительно типична для молодого человека, который спешит заявить о своей независимости:

Из того, как ты воспринял мое последнее письмо – словно я последний негодяй, или болван, или то и другое сразу, – я с сожалением вижу, что ты больше полагаешься на сплетни и кляузы других людей, чем на меня, да и вовсе мне не доверяешь… Пожалуйста, доверяй мне всегда, ибо я того заслуживаю. У меня же здесь достаточно беспокойств и волнений, и последнее, в чем я нуждаюсь, – это чтение неприятных писем.

Я осознаю: величайшая услуга, которую оказывает город начинающему гению, – это не коллеги и не возможности, а дистанция. Буфер между нашим старым и нашим новым «я».

Многое разделяло Моцарта и Бетховена. Пятнадцать лет. Пятьсот с лишним километров (Бетховен родился в Бонне, а Моцарт в Зальцбурге). Музыкальные стили. Темперамент. Телосложение. Чувство юмора. Чувство моды. Прическа. Пути этих музыкальных гигантов пересеклись лишь однажды – в 1787 г. Бетховен, в ту пору шестнадцатилетний подросток, но уже заносчивый, побывал в Вене. Он послушал, как Моцарт играет на фортепьяно, и назвал его стиль «рубленым» (zerhackt). Общались ли эти двое наедине? На сей счет источники не дают ясной информации, но, судя по некоторым данным, такое было.

Что это была за встреча! Встреча двух королей: нынешнего и будущего. По словам биографа Отто Яна, Бетховен сыграл для Моцарта небольшой отрывок, а тот, полагая, что слышит «специально отрепетированный этюд, высказал весьма прохладную похвалу». Бетховен понял, что не произвел особого впечатления, и попросил маэстро дать ему тему для импровизации. А получив ее, сыграл блестяще. И тогда, гласит предание, Моцарт тихо прошел к друзьям, сидевшим в соседней комнате, и молвил: «Обратите на него внимание. Когда-нибудь он заставит мир говорить о себе».

Моцарт не дожил до исполнения собственного пророчества. Однако его призрак преследовал Бетховена всю жизнь. Бетховен изо всех сил старался, чтобы в его композициях даже случайно не проскользнул ни малейший намек на подражание.

Места, изобилующие гениями, имеют свои плюсы и минусы. Вдохновение поджидает на каждом углу, но есть и опасность начетничества, даже бессознательного. Этот страх преследовал Бетховена всю жизнь, толкая его на новые и менее изведанные пути.

Столетием позже венский писатель Роберт Музиль отлично описал эту динамику:

Ведь в конце концов вещь сохраняется только благодаря своим границам и тем самым благодаря более или менее враждебному противодействию своему окружению; без папы не было бы Лютера, а без язычников – папы, поэтому нельзя не признать, что глубочайшая приверженность человека к сочеловеку состоит в стремлении отвергнуть его [60].

Моцарт реагировал на Гайдна, а Бетховен на Моцарта. Бильярдные шары, сталкиваясь, отбрасывали друг друга в новых и неожиданных направлениях.

Через пять лет после краткой встречи с Моцартом Бетховен – еще более искусный и с еще большим самомнением – насовсем переселился в Вену. Как пишет биограф Эдмунд Моррис, этот город охватывал Бетховена «все больше и больше, пока тот не сросся с ним, как рак-отшельник».