Эрик Вейнер - География гениальности - Где и почему рождаются великие идеи

Пока такого музея нет, приходится ограничиться палаццо Питти. Он безвкусный, но поучительный. Я внимательно рассматриваю картины и замечаю занятную особенность: на портретах показаны не только люди, но и всевозможное их имущество. Здесь искусство становится завуалированным предлогом для бахвальства или, как сказали бы сейчас, возможностью разместить скрытую рекламу.

Яркий пример – полотно Кривелли «Благовещение со святым Эмидием». Формально перед нами религиозный сюжет. Однако, как отмечает искусствовед Лиза Жардин, больше внимания уделено демонстрации сокровищ из дальних краев. «С радостью собраны ковры из Стамбула, ткани из мусульманской Испании, фарфор и шелк из Китая, сукно из Лондона».

Мы считаем, что Возрождение – это возвышенная эпоха, исполненная тонкого искусства и глубокой мысли. Между тем, в отличие от греческой Античности, эта эпоха была на редкость материалистичной. Возрождение дало нам не только первых современных гениев, но и первых современных потребителей. Одно тесно взаимосвязано с другим.

Флоренция не была империей в обычном смысле слова: она не имела ни постоянной армии, ни военно-морского флота. Она была «империей вещей» (если позаимствовать эту фразу у Генри Джеймса). Красивых вещей. «Тот, кто не имеет собственности, считается лишь животным», – говаривали флорентийцы. Да, они были материалистами до мозга костей. Впрочем, что существенно, не грубыми материалистами. В их отношении к имуществу была тонкость, которая нам непонятна. Как отмечает мыслитель Алан Уоттс, наша эпоха не столь уж и материалистична, поскольку «не уважает материал. А уважение, в свою очередь, основывается на удивлении».

Флорентийцы не видели противоречия между любовью к вещам и любовью к знаниям и красоте, ибо не разделяли наши иллюзии насчет отношений гениев с материальным миром. Мы полагаем, что гении – люди не от мира сего, эдакие рассеянные профессора. Однако гении больше, а не меньше нас чутки к окружающей обстановке. Они замечают вещи, которые мы не замечаем.

Всплеск творчества сопутствует не уходу от материального мира, а более подлинному и глубокому взаимодействию с этим миром. Творческому человеку неважно, в хорошую или плохую обстановку он попал: всюду найдется «соль» и источник вдохновения. Все есть потенциальная искра.

А вообще флорентийцы не столько занимались стяжательством, сколько радовались вещам. Они и сейчас весьма разборчивы, чтобы не сказать придирчивы. Имеют явный вкус к уникальному и неординарному, гнушаясь всем серым и заурядным. Ничто не оскорбляет их натуру больше, чем ошибка в нюансах. Уж лучше промахнуться на километр, чем на сантиметр.

Наверняка, думаю я, во флорентийской культуре было нечто, способствовавшее эстетическому чутью. Но что именно?

Ответ я нахожу на стенах. Каждая зала палаццо Питти отделана декоративными обоями – каштановыми и бирюзовыми, с изящным цветочным орнаментом. Обои никто не замечает – да и с какой бы стати? Обои как обои. Или нет?

Нет. Без обоев ничего бы не было – никаких блестящих произведений искусства, свезенных в этот палаццо и другие дворцы и музеи города. Не было бы Леонардо и Микеланджело. Не было бы Возрождения. Флорентийская империя красоты основывалась на обоях. А если быть точным, на торговле тканями. Она и была источником богатства города.

Вы скажете: ну и что? Какая разница, как именно обогатилась Флоренция? Деньги есть деньги.

Разница велика. То, как обогащается нация, важнее того, сколь сильно она обогащается. В Сьерра-Леоне полно алмазов, а что толку? Государства, изобилующие природными ресурсами, не склонны к новшествам по одной простой причине: в новшествах нет необходимости. Флоренция не имела ни алмазов, ни нефти, ни много чего еще, поэтому положилась на выдумку и смекалку. Голь на выдумки хитра.

Дело было трудоемким. Сырье импортировалось из-за рубежа: грубое сукно и шерсть – из Англии, краска – из Афганистана. Флорентийские купцы путешествовали по самым разным странам, разыскивая материалы, посещая склады и банки. В путешествиях они знакомились с новыми и необычными идеями, которые привозили домой вместе с сукном и красками.

Леонардо по прозвищу Фибоначчи, работавший в Беджае (Северная Африка), ввел в обиход арабские цифры (точнее сказать, индийские). Новая система быстро прижилась во Флоренции, где раньше, как и почти во всей Европе, пользовались римской нумерацией. Флорентийцы пристрастились к счету и усовершенствовали методы вычислений. Не случайно итальянское Возрождение принесло миру не только шедевры искусства, но также двойную запись в бухгалтерском учете и морское страхование. Причем эти инновации не были чем-то отдельным, обособленным от мира искусства – они были связаны с искусством в единое целое, как нити в шелковом платке.