Константин Калбазов - Несгибаемый. Враг почти не виден

— Ну и куда вы меня везете? — обратился Петр к Андрею, который, вынырнув из полудремы, сладко потянулся.

В салоне стало значительно светлее. Сквозь боковые окна проникали предрассветные сумерки. Деталей, конечно, не рассмотреть, но похитители видны достаточно хорошо. Не то что еще совсем недавно.

— А тебе не все одно? Или уже помереть хочешь? — лениво зевнул Андрей.

Потом повернулся и, зябко поежившись, попытался пристроиться у окошка другим боком. Н-да. Освободиться бы сейчас и… Угу. И ничегошеньки Петр сейчас не сделал бы. Руки и ноги от тугих веревок окончательно онемели. Да сними сейчас с него путы, и он взвоет от боли. Шутка сказать, несколько часов кряду связан, как баран.

— Я бы, конечно, предпочел еще пожить. Но просто интересно, куда это вы меня везете? Давно бы уже грохнули, и концы в воду.

— Грохнуть тебя — дело нехитрое. И я бы даже со всем моим удовольствием, — хмыкнул Андрей. — Да только уж перебьюсь как-нибудь.

— Что так-то? Нешто посчитаться не хочется?

— Хочется, как не хочется. Да только оно куда приятнее будет знать, что тебе все одно крышка, и прибыток с того поиметь.

— Уж не в неволю ли меня решили продать?

— Да нет. Невольником ты будешь недолго. А вот смерть примешь лютую. Мне те, кто в японскую воевал, рассказывали, как эти обезьянки куражились. Чисто звери. Я, к примеру, хоть и душегуб, но изгаляться над несчастными не могу. Так-то злорадствую, но, когда до дела доходит, кончаю быстро. Без затей. Вот Остап, тот покуражиться любит. Да только сдается мне, что и ему до япошек далеко будет.

— Чего языком мелешь? — сонно возразил Остап, не открывая глаз. — Не куражился я ни над кем. Про захоронку пытал, а потом уж кончил, то было дело. А чтобы так просто, не по мне. — Так и не открыв глаз, Остап поплямкал губами, поерзал, пристраиваясь поудобнее, и вновь замолчал.

— И что за японец? — вновь спросил Петр.

— А то тебе лучше знать, — отмахнулся Андрей. — Все, помолчи, спать хочется.

Похоже, Заболотный установил в санях бак для воды большего объема и увеличил дровяной бункер. Ничем иным запас хода на несколько часов Петр объяснить не мог. Первая остановка для заправки случилась, когда солнце уже поднялось на небосвод. По ощущениям, часов восемь.

— Андрей. Остап. Выньте его. Незачем товар портить.

— Сделаем, Захар Силантьевич.

Петра вновь подхватили на руки и вынесли на берег, поросший травой. Еще немного, и подручные купца довольно ловко избавили его от пут. Впрочем, он даже не почувствовал, что больше не связан, хотя и видел, как бывшие каторжане разом отошли от него с веревками в руках. Андрей тут же вынул из наплечной кобуры браунинг и взял Петра на прицел. А ведь браунинг и кобура его, Петра. Надо же, перестраховывался-перестраховывался, а воспользоваться так и не успел.

Хм. Да бог бы с ним, с пистолетом. Петр попробовал пошевелиться, и у него ничего не получилось. Твою налево! Вот уж что точно не входило в его планы, так это переход в разряд инвалидов. Не то чтобы это было трагедией в свете предстоящего. Но ведь человек такая зараза, что, пока живет, надеется. А о какой надежде может идти речь, когда он ни ногой, ни рукой пошевелить не может? Ага! Вот! Есть! Шевельнул немного рукой! И ногой получилось!

— Айу-у-уйу-ы-ы-ы!

— Ну слава тебе господи. — Купец даже перекрестился, глядя на корчащегося от боли Петра. — Я уж грешным делом подумал, что перестарались, бестолочи. К чему было так вязать-то?

— Так ведь сам знаешь, Захар Силантьевич, уж больно шустрый, сучий сын, — пожат плечами Андрей.

— А вас чего же, в дровах нашли, что ли? Не присмотрите за одним связанным?

— Спокойнее так.

— Спокойнее ему. А ну как господин Такахаси взбрыкнет? Кто их, узкоглазых обезьян, знает, как там у них с этой местью? Сказано, пять тысяч за невредимого, а не за потресканного.

Несмотря на то что Петра корежило от боли, он все же слышал весь этот разговор, хотя и не мог пока ничего ответить. Его начало отпускать только минут через двадцать. Руки и ноги все еще покалывало и они горели от восстановившегося кровотока, но острая боль уже отступила на второй план. Петр смог сесть и начал массировать затекшие части.

— Захар Силантьевич, так ты что же, из-за пяти тысяч затеялся? — наконец почувствовав в себе силы, подал голос Петр.

— Заговорил? Ожил, стало быть. Нет, не надо, пусть еще малость посидит, — остановил купец дернувшегося было Остапа.

— Так как, Захар Силантьевич? Даю десять тысяч.