Мариэтта Чудакова - Беседы об архивах (с илл.)

Бумаги, бумаги… Они рассыпаются по столу, сложенные вчетверо, засунутые в большие и маленькие конверты… Между ними попадаются письма на печатных бланках журналов «Библиографические известия», «Русский вестник», «Аполлон»… Вот марка издательства «Алконост» — первой книжкой, выпущенной им в 1918 году, был «Соловьиный сад» Блока. И снова эта марка на бланках журналов «Любовь к трем апельсинам» и «Записки мечтателей», выходивших в том же издательстве. Письмо Андрея Белого — на бланке издательства «Скифы»: обнаженный воин, поражающий дракона, — марка работы К. Петрова-Водкина; а на письме С. Полякова, редактора журнала «Весы», марка издательства «Скорпион»: пашня с пахарем и сеятелем, охотник, натянувший лук, замок со множеством башенок и надо всем — средневековое изображение небесной сферы. Письма на бумаге верже с личным гербом, вытисненным в левом верхнем углу, запечатанные краской сургучной печатью… Такое именно письмо первой четверти XIX века описано в одном из рассказов К. Случевского: «Пафнутий тем временем открыл письмо; в те дни люди обходились большею частью без конвертов, и серо-голубоватая бумага письма попросту складывалась и припечатывалась с одного края очень плохим, красно-бурым хрупким сургучом; при малейшем сгибе сургуч осыпался, и кому только случалось держать в руках наивные письма того времени, тот видел, конечно, много раз то место, к которому некогда был приложен сургуч; память его временного местопребывания обозначается обыкновенно небольшим красноватым пятнышком. Сургуч своевременно осыпался долу, точно так же, как и человек, писавший письмо».

Письма, сплетенные, в толстые тома с именами автора и адресата, золотыми буквами выбитыми на черном кожаном переплете; большие конторские книги, в которые аккуратнейшим образом заносились владельцем копии всех написанных им писем — детям, племянникам, братьям, управляющему имением, а также рапортов по службе и прошений на высочайшее имя. А вот письма на листах, вырванных из потерявших свое назначение банковских и конторских книг, — начало двадцатых годов; письма на тетрадных листочках, в конвертах с одной и той же маркой — работница в косынке, повязанной узлом назад, тридцатые годы; открытки с несколькими строчками, пересекшими всю страну с востока на запад и возвратившими кому-то дыханье и жизнь: «…успели уехать. Добрались благополучно. Дети целы. Береги себя» — и письма, месяцами шедшие с запада на восток, написанные в окопах и госпиталях бледным химическим карандашом, продавливающим бумагу.

Записные книжки с адресами, ставшими уже мифическими, с названиями несуществующих улиц, с четырехзначными московскими телефонами… Отпечатанные каллиграфической скорописью (с еле видными «волосяными» линиями и равномернейшими утолщениями) визитные карточки с заломленным углом, свидетельствующим, что владелец карточки посетил дом и, не застав хозяев, шлет поклон. Послужные списки, наградные листы, отпускные билеты и виды на жительство, а в позднейшие времена — разнообразнейшие удостоверения личности и пропуска, которых за жизнь человеческую набирается по нескольку десятков. Купчие, данные (были такие документы например, выданная в тридцатые годы прошлого века данная Московской палаты гражданского суда купчихе Аксинье Николаевой Чернятиной на дом с лавками в Нижнем посаде города Звенигорода, заложенный ей мещанином Василием Ивановым Сологубовым — бумага, подтверждающая право купчихи на временное владение домом). Векселя, завещания, доверенности, медицинские заключения о здоровье давно умерших людей и хозяйственные распоряжения по имениям, исчезнувшим с лица земли. Великолепной кожи, с серебряными накладками и застежками альбомы первой половины минувшего века — с рисунками художников — друзей дома, с автографами поэтов и композиторов, с переписанными рукой хозяина или хозяйки стихами, еще не попавшими в журналы и альманахи, но уже известными любителям поэзии. Семейный альбом князей Трубецких с акварельными портретами членов семьи, с зарисовками комнат и двора усадьбы, с рисунком Ф. Толстого, с пейзажами и жанровыми сценами, Альбом Софьи Бобринской, озаглавленный «Мои размышления в одиночестве», где записи афоризмов, размышлений и свои стихи перемежаются списками стихотворений Байрона и Гольдсмита, Ламартина и Юнга… Красный сафьяновый альбом с металлической пластинкой посредине, на которой монограмма — «М. А.». Он принадлежал в начале прошлого веха Марии Павловне Апухтиной, урожденной Фонвизиной. На первом листе — запись по-франпузскп: «Мари! Зачем заставлять меня писать в Ваш альбом о моих чувствах, если Вы умеете читать их в моем сердце…» Рисунок — серый каменный склеп в окружении веселой зелени, на склепе табличка с надписью «19 февраля 1808 рисовал Д. Сафонов» и подпись —